Дни снова стремительно помчались навстречу весне. Солнце с каждым днём садилось все позже, а студентам все труднее было сесть за домашние задания. Хотелось чаще проводить время на улице, вдыхать запах талого снега и радоваться щебетанию птиц.

Вот только покидать территорию академии адептам без сопровождения кого-то из преподавателей было строго-настрого запрещено, потому что настало самое опасное время. Исы отчаянно боролись за существование и открыли сезон охоты на людей, чтобы напитаться энергией и не растаять с приходом оттепели. Потому студенты довольствовались лишь прогулками по двору академии. И пока последний сугроб не превратится в лужицу, даже поездки в Рискланд без крайне необходимости были под запретом. Молодые люди изнывали в четырёх стенах и доводили своими выходками преподавателей.

В один из особенно тёплых дней Натт едва не споткнулась о лежащего на траве Ноккереля, пока несла для Йоханны новые книги из библиотеки. Бокенд отыскал любовные романы, которые госпожа Стаат точно не читала. Глядя на неподвижного Василиска, греющегося в лучах солнца, девушка немного растерялась и попыталась обойти инквизитора. Она ничего не рассказала ему о привидевшейся ей банши и с тех пор отчаянно избегала фейри. Некромантка боялась, что лгать слепому Василиску бесполезно, потому не искала с ним встреч сама.

– Вы избегаете меня, адептка Мёрке? – спросил Ноккерель, когда Натт ненароком шмыгнула носом и выдала себя.

– Ничуть. Просто не хотела вас будить, – быстро ответила она.

– Вы ведь хотите сказать мне что-то, – Василиск был как всегда проницателен, и Натт решила воспользоваться этим в своих целях, подыграла ему, лишь бы он не выведал у нее про банши.

– Вообще-то хочу. Помните наше знакомство?

– Это когда вы четверо обсуждали, как утопите мое тело в водах Иннсо Тод? Как такое можно забыть! – улыбался инквизитор, совершенно не тая обиды, но Натт не смутилась и продолжила:

– Вы тогда не почувствовали Эн Ню Вэн. Почему?

– Я и сейчас её совершенно не чувствую, – признался Ноккерель.

– Но вы здороваетесь с ней. Я не понимаю…

– Теперь я научился её различать. Она пахнет сыростью, мокрой почвой. Как земля после дождя. Иногда я путаюсь и веду беседу с лужей, думая, что это адептка Вэн. Очень неловко.

Натт понятия не имела, как расценивать слова Василиска. Он не стремился оскорбить чужестранку, а скорее честно ответил на заданный вопрос.

– Сырая почва, – задумчиво повторила девушка. – Или глина?

– Возможно, – кивнул Нокк. – Я не помню, когда последний раз нюхал глину, так что все может быть. Вы об этом хотели поговорить, адептка Мёрке?

– Да. Спасибо.

– Я помог? – Василиск снова улыбнулся, и выглядело это жутко, потому что совсем не сочеталось с его мертвыми неподвижными глазами.

– Пока не знаю. Но обязательно выясню.

– Расскажите об этом открытии прелестному бокенду, думаю, с этой информацией ему будет легче разобраться в вашей загадке, – Ноккерель подмигнул студентке, а затем снова блаженно откинулся на прошлогоднюю траву, всем своим видом показывая, что разговор окончен.

Натт порядком устала от фейри, говорящих загадками. Банши, суккуб, теперь вот слепой василиск. Неужели, так сложно сказать прямо, или бессмертным слишком скучно давать простые ответы. Уж они-то должны были с большим уважением относиться к тем, чьё время на земле весьма ограниченно. Но нет. Песни, намёки, увиливания. Ноккерель точно знает, что не так с Эн Ню Вэн, но не признаётся.

Глина так глина. Девушка чувствовала, что разгадка все ближе, но не была уверена, что на самом деле хочет разобраться в поведении своей подруги, ведь она уже успела полюбить её со всеми этими странностями, которые не казались такими уж опасными. Даже откушенный палец Стига Моббера можно было расценить как неплохой педагогический прием, ведь больше никто не задирал Эн Ню Вэн.

Все полетело к чертям как раз тогда, когда растял последний сугроб в Тэнгляйхе, и началась череда весенних уборок на территории. За каждым факультетом закрепили свой участок, и все студенты от первого до шестого курса сгребали прошлогоднюю листву, обрезали деревья, красили пристройки или выносили старую мебель из академии. Что-то чинили, что-то уничтожали, что-то госпожа Вертинна Тинг пыталась спрятать. Женщине было чуждо расточительство начальства.

– Эти стулья ещё послужат, магистр Стольт. Не отдам! – она мертвой хваткой вцепилась в спинку и злобно зыркала на стихийников, которые собирались разломать непригодную мебель для дров.

– Вертинна, прошу! – декан тянул за ножку. – Академии выделили средства. Их надо осваивать. Ну вы посмотрите, эти стулья все в сколах и щепках. Мои студенты постоянно занозы цепляют.

– А твоим студентам полезно, Стольт. Чуть-чуть поработать наждачкой и перетянуть. Будут как новенькие!

– Как можно, госпожа Тинг, они же дети! – ужаснулся декан.

– Я про стулья, Эмен! Но парочке твоих адептов я бы перетянула! Особенно Хасселу, где он? Опять что-то задумал?

– При деле он! Отдайте этот, чёртов стул, Вертинна.

Женщина покорно выпустила из рук спинку, и декан стихийников шлепнулся на задницу. Эмена Стольта студенты боялись куда больше, чем завхоза, и никто не смел смеяться. Никто, кроме Эн Ню Вэн, которая не сдержала хрюкающего звука, но тут же зажала себе рот и нос, когда побагровевший от ярости декан уставился на неё.