Двигатель работал, он словно бы даже не почувствовал удара волны: катер, сидящий низко, был сконструирован добротно, машина, будто в галоше, сидела в защитном кожухе, волны, которые могли накрыть судно не только с крышей, но и с мачтой, были для его конструкции неопасны — военная все же постройка, сотворена для защитных нужд, надежная и очень неприхотливая… Геннадий включил насос, тот заработал бодро, даже как-то обрадованно, и скоро вода пошла на убыль.

Выждав удобный момент, Геннадий из машинного отделения перескочил в рубку. А там — два унылых, бледных, очень похожих друг на друга растерянных лица. Более того: "два Ха", Хуан и Хосе, действовали спарено, одним целым — оба уже натянули на себя спасательные круги и выглядели неважно. Словом, струсили мужики. Москалев неверяще покачал головой: с таким опытом морских походов плавать можно только в цинковом корыте, наполненном водой, взятой из луж. В водоеме побольше — в детском бассейне, например, "два Ха" могут легко утонуть. Либо станут спешно вызывать спасателей.

Насчет спасателей Геннадий подумал не напрасно: "два Ха" уже подали сигнал SOS и действительно вызвали спасательное судно.

— Вы совсем охренели! — Москалев выругался. — Что случилось?

— Управление заклинило, — хриплым трагическим голосом сообщил Хосе, — руль не работает.

Москалев взялся рукой за штурвал, покрутил его. Штурвал вращался нормально. Может быть, чуть тяжелее, туже обычного, но все равно такая работа штурвала в море, где все могло быть, разная ржавь могла прилипнуть к рулевой лопасти, допускалась. Геннадий покачал головой: напрасно "два Ха" вызвали спасателей, это выльется им в копеечку, в два или даже в три раза большую, чем стоимость катера вместе со всеми его приборами и водолазной начинкой. Никакой прибыли от продажи катера чилийцы не получат, только убыль, — вот и конфисковали катер у русских, вот и нажились, что называется… Так вам, господа, и надо!

— Вода в машинном отделении есть? — дрожащим голосом спросил Хосе.

— Была… Сейчас уже почти нет — всю откачал.

Лицо у Хосе сделалось кислым, он обеспокоенно подергал уголками рта и переглянулся с Хуаном. Хуан отреагировал на это более жестко, чем капитан, — он готов был выругать русского, но не выругал, только покачал головой:

— Ну и русо!

Москалев оглядел океан — все-таки с высоты рубки понять можно много больше, чем из глуби машинного отделения, из которого смотришь на мир, как из подземелья.

Океан стихал, вспышка была кратковременной, может быть, вообще мимолетной, седые волны сворачивались, делались плоскими, на глазах приобретали иной цвет, словно бы океан специально раскрашивал гигантской кистью какой-то веселый ребенок.

— Напрасно вы вызвали спасателей, мы бы дошли сами, — сказал в заключение Москалев и отправился к себе: насос, наверное, уже выкачал все до конца…

Но нет, насос работал и минут десять еще будет сглатывать воду и выплевывать ее обратно в океан.

Спасательный буксир выплыл из пространства, будто из ничего: совершенно по-колдовски, без огней и каких-либо звуков. Два проворных матроса в пробковых жилетах морковного цвета быстро завели концы и поволокли катер, как покорную собачонку в ближайший порт. Хотя катер трусливым кабысдохом не был, кабысдохами были те, кто вел его в Пуэрто-Монт, "два Ха" и, честно говоря, под такой расклад попадал и сам Москалев — за компанию с этими моряками в кавычках.

Чувствовал он себя побито, когда спасатель притащил катер с исправно работавшей машиной в небольшой порт, — какой-то промежуточный, таким игрушечным, маленьким он был, его, наверное, даже не во всех картах указывали, и те же два ловких матроса притянули катер канатами к причальной стенке.

Счет за трусость команды был выставлен такой, что даже портовые вороны перестали каркать, будто подавились чем-то; претензий к Москалеву не было никаких, катер обсушили, вымели из него мусор и на следующий день, почти при полном штиле, он продолжил путь в Пуэрто-Монт.

Только вот в душе шторм никак не мог улечься, там продолжали грохотать волны, и Москалев, находясь в машинном отделении, наверх старался не подниматься, — в рулевую рубку вообще было противно заходить. При желании и в душном, наполненном запахом масла и плохого горючего помещении можно также дышать свежим воздухом и думать о чем-то дорогом, например, о матери, которой не стало, или о зимней рыбалке в Амурском заливе…

51

Пуэрто-Монт был большим современным городом, от городов таких, от блеска реклам и рева машин Геннадий уже отвык; в портовом поселении Сан-Антонио реклам было раз-два — и обчелся, по тротуарам вместе с людьми ходили куры, у столбов мочились собаки, а из ближайших кустов мог запросто выпрыгнуть драный кот с лысой головой, клочьями пыльных волос на побитом теле и отгнившим хвостом и впиться зубами в ногу непонравившегося ему ходока.

В Пуэрто-Монте ни котов, ни кур, похоже, не было… Вернее, они были, но успешно прятались за оградами разнокалиберных особняков. В Пуэрто-Монте Москалев впервые за долгое время услышал русскую речь. В небольшой и, судя по всему, недорогой таверне, расположенной рядом с портовыми конторами, украшенной морскими узлами разных способов вязки и старыми, хорошо просмоленными канатами, от которых исходил крепкий пиратский дух (от смоляного вара он может исходить долгие годы, лет пятьдесят, не меньше), за столом сидели двое — седеющий мужчина с круглым лицом и молодой парень — судя по внешности — сын этого мужчины.

Они спокойно и негромко разговаривали по-русски.

— Здесь свободно? Позвольте присесть, — попросился к ним Москалев и, когда мужчина вопросительно поднял брови, пояснил: — Давно не слышал русский речи. Очень соскучился.

— Вы русский? — спросил мужчина.

— Да.

— Откуда, позвольте полюбопытствовать?

— Из Владивостока. А вы?

— Я? Я — гражданин Вселенной, вот кто я, — ответил мужчина и, немного помедлив, неожиданно усмехнулся. Усмешка его была печальной, все стало понятно без всяких слов.

Подошел мальчишка в красном переднике. Спросил:

— Чего будете заказывать?

— Герба-мате. Покрепче.

— Что еще?

— Больше ничего.

— Все понял, кэп! — мальчишка вскинул к виску два пальца.

— Может, выпьем по стопке водки? — предложил мужчина. — За встречу соотечественников?

— Водка здесь плохая.

— Я знаю. Мы выпьем мексиканской текилы.

— Текилы? Нет, — Москалев отрицательно покачал головой. — Не по моему кошельку. Я живу в режиме строгой экономии.

— Я угощаю.

Москалев вскинул указательный палец правой руки, подержал над собой, словно бы определял направление ветра, потом резко ткнул им вниз, себе под ноги, ответил по-испански, с русской дворянской манерностью:

— Благодарствую. В следующий раз ответное угощение — за мной.

Брови на лице мужчины поднялись восхищенным домиком.

— О-о, у