Женщина, сидевшая на своей кровати и заплетавшая волосы в дюжину тощих косичек, протяжно – словно ее речь была замедлена – выговорила:

– Заткнись, Милли.

– Они схватят тебя первой, тупая сука! – выпалила в ответ Милли и плюнула на ковер с пятнами грязи, обтрепанными кромками и загнувшимися уголками.

Я попятилась. Миссис Донаган толкнула меня вперед. От амбре в комнате мне едва не сделалось дурно: к запаху нечистот примешивались «ароматы» плесени, зловонной нестиранной одежды, немытой кожи и засаленных волос и миазмы дыхания и пота. Половицы под подошвами моих сапог застонали и продавились.

– Подождите… – вцепилась я руками в дверную притолоку. – Это не… Это не… Вы же не оставите меня здесь?

Нянечка, крупная зеленоглазая женщина, сидевшая за маленьким столом возле двери, вскинула глаза от игральных карт и рассмеялась:

– Ну что вы, мисс! Мы приготовили для вас роскошную комнату со всем у-доб-ства-ми и даже мятными конфетками!

– Будьте добрее, О’Рурк, – мягко пожурила ее миссис Донаган. – Как сегодня обстоят наши дела?

– Неплохо, – кивнула нянечка на женщину на полу: – Милли молчала целый час.

– О, это хорошо!

– А вот Коста опять опаздывает. Она должна была прийти еще десять минут назад.

– Я разыщу ее, как только закончу с этой, – сказала миссис Донаган. – Это мисс Мэй Кимбл. Деменция. Убила родную тетку.

– Что? Нет! – вскричала я.

Обе работницы приюта меня проигнорировали.

И в этот момент в комнату влетела – заправляя на бегу блузку и взбивая черные волосы – невысокая темноглазая нянечка.

– Вы опоздали, няня Коста, – выговорила ей миссис Донаган.

– В туалете случилась драка. – При виде меня новенькая прищурилась: – Это кто?

– Мэй Кимбл. Деменция и убийство, – будничным тоном пояснила О’Рурк и доложила сестре-хозяйке: – Свободно восемь коек.

Миссис Донаган еще раз смерила Косту хмурым взглядом, но больше не стала пенять ее за опоздание. А подвела меня к кровати в одном из двух параллельных рядов. Эта кровать («Не моя, нет!!!») стояла у дальней стены, между двумя другими кроватями неподалеку от окна. И к «букету» всех прочих запахов примешивалась вонь от постоянной сырости.

– Вот ваше место, мисс Кимбл, – не без доброты в голосе сказала миссис Донаган и, собравшись уйти, развернулась. Но я вцепилась в нее:

– Вы не можете оставить меня здесь!

Все воззрились на меня. Женщина на полу снова сплюнула на ковер и принялась ковырять в зубах зубочисткой. От вони из ее рта у меня закружилась голова.

– Вы не знаете, кто я. Я… – «Какая же фамилия у моего отца?» – Мне здесь не место!

– Мы это уже слышали, голубушка. – Миссис Донаган осторожно высвободила свою кисть из моих рук.

– Пожалуйста! Отведите меня в любое другое место. Пожалуйста…

– Голубушка, мне совсем не хочется надевать на тебя смирительную рубашку. Будь умницей, веди себя хорошо, а то мы тебя свяжем!

Одна из нянечек засмеялась. А женщина на полу начала нараспев повторять:

– Свяжи ее, свяжи ее, свяжи ее…

К ней, хихикая, причмокивая и ухмыляясь, присоединились остальные. Я шагнула к кровати – неуверенная, напуганная, посреди ночного кошмара, от которого я все никак не пробуждалась. И миссис Донаган ушла.

Я присела на краешек кровати. Тонкий матрас осел подо мной, я принюхалась к нему и нестиранным простыням; от них веяло гнилостной сыростью, напрочь отбившей у меня желание исследовать свою новую постель дальше.

Женщина с распущенными, спутанными рыжими волосами подползла к решетке несуществующего камина, свернулась около нее калачиком и зарыдала так громко и надрывно, что все ее тело начало сотрясаться.

Плюющаяся и сквернословящая женщина – Милли – закричала:

– Что ты, сука, опять разревелась? Я вот тебе покажу!

Нянечки у двери невозмутимо продолжили играть в карты.

А я поняла, почему Милли заругалась на ту женщину – я тоже была готова это сделать. Мне хотелось закрыть глаза и вернуться на несколько часов, на несколько дней назад. Даже больше – мне хотелось вернуться в прошлое, где не было ни Голди, ни тетиных предостережений, ни странных слов и выводов Данте Ларосы, ни матушкиного письма. «Лучше бы я его не читала! Лучше бы все оставалось по-прежнему. Так, как было».

От зловонного запаха мои глаза заслезились. Я расстегнула пальто и полезла в кармашек юбки за носовым платком. Но вместо него пальцы нащупали пуговицу от дядиного жилета. Я достала ее и, катая между пальцев, задумалась: что же произошло на самом деле? Это был несчастный случай? Флоренс схватилась за дядю, а он пытался ее спасти? Или это что-то другое? Что-то другое… Я стиснула пуговицу так, что она оставила на пальцах отпечаток. В материальности этой пуговицы я искала теперь утешения, как когда-то искала его в своих рисунках, сгинувших, наверное, в кабинете Эллиса Фаржа. Что могла означать его связь с кузиной? «Не думай об этом!» У меня накопились гораздо более важные вопросы, чем отношения Эллиса и Голди.

Ко мне приблизилась девушка. Да нет, не девушка – скелет с темными волосами, слишком туго заплетенными в косу, от чего уголки ее карих глаз неестественно выгнулись вверх. Девушка-скелет встала так близко, что ее бесформенная серая юбка коснулась моей.

– Красивая, – проговорила она, потянув за гагатовую брошь на моем пальто. – Красивая, – дернула она сильнее. – Красивая, – повторила в третий раз девушка, уже подсунув под брошь ногти и пытаясь ее оторвать.

Инстинктивно я хлопнула ее по руке. Пуговица упала на матрас.

Девушка в шоке схватилась сперва за руку, а затем закричала:

– Она меня ударила! Она меня ударила!

Нянечка Коста оказалась проворней, чем я ожидала. И сильнее, чем казалась на вид. Оттолкнув девушку в сторону, она скрутила мне руки так сильно, что из глаз брызнули слезы.

– Вот как мы тут играем, – прошипела она. Но, заметив пуговицу, отпустила меня: – Что это? Золото, что?

– Это моя пуговица, – выдавила я сквозь слезы.

Проигнорировав мои слова, Коста подняла пуговицу и опустила в карман на своем переднике. Затем поспешила вернуться к напарнице, бросив мне напоследок:

– Сиди тихо. И не вздумай снова распускать руки!

А Милли на полу опять плюнула:

– Будь настороже! Свяжи ее! Будь настороже! – забубнила она, а другие женщины начали швырять в нее подушками и тапочками. Милли не обращала на них внимания, и вскоре пол усеяли разбросанные вещи. А Коста продолжала играть в карты. Женщина у незримого камина теперь покачивалась из стороны в сторону и постанывала. А другая женщина с регулярными интервалами мычала, как корова, каждый раз заставляя меня подскакивать.

Я не могла больше оставаться в этой комнате. Ни на минуту.