Шрифт:
Закладка:
Ветер подернул рябью поверхность воды. Исчезли водоросли, исчезли облака. Сомнения скользкой змеей закрались в душу конунга. «Кто может знать свою судьбу наперед, если даже всеотец Один* не знает, когда затрубит рог Хеймдалля*? Что ждет нас в этой неприветливой стране? Слава? Смерть? Ах если бы светлые боги послали мне знак! Угоден ли я им?»
Внезапно ветер стих. Но вода у правого борта продолжала рябить. Со дна озера поднимались белые молочные пузыри. Они бесшумно лопались, выпуская облачка пара. Круги от них разбегались в разные стороны, дробясь и пересекаясь причудливой сетью. Олав с удивлением следил за необыкновенной картиной. Вдруг поверхность воды стала спокойной. В матовом зеркале озера отразился пологий берег, перевернутые валуны и ветви елей. И над всем этим, притягивая взор, колыхалась сверкающая белая фигура.
Олав поднял глаза, но видение не исчезло. На берегу, прямо напротив конунга, у самой воды, стояла прекрасная дева. Волны золотых волос рассыпались по плечам. Большие голубые глаза смотрели сурово и властно. От всей ее фигуры, свободно опиравшейся на копье, исходил неземной холод. Никогда до этого Олав не робел с девушками. А сейчас почувствовал себя парнем-деревенщиной перед дочерью хевдинга. Он не мог произнести ни слова. И только раскрыв глаза смотрел на незнакомку. Она протянула к нему руку и Олав услышал ее голос.
– Никто не избегнет воли рока, конунг Олав! Пока же рок твой удачен. Боги тебе даруют победу. Один любит твой род, род могучих Инглингов*. Но помни любимец Высокого*: боги не за все отмщают тотчас же!
– Кто ты, о прекрасная дева? – пробормотал Олав, заплетающимся языком. – Уж не во сне ли явилась ты мне?
– Я та, чьи глаза видят далеко. Имя мне Скульд*. А чтобы не думал ты, что я только сон, – суровая дева улыбнулась и вдруг оказалась рядом. – Возьми вот это, – Олав ощутил ее прикосновение, обжигающее как лед.
Она исчезла так же внезапно как и появилась. Откуда-то издалека, словно эхо, долетел до конунга голос прекрасной валькирии*:
– Это принесет твоему роду удачу! Храни его и помни любимец могучих богов: своей судьбы не избегнешь…
Еще долго Олав стоял, не в силах шевельнуться. Потом он будто очнувшись ото сна обернулся к старому Агмунду. Седой воин стоял у противоположного борта, опершись на секиру. Голова его свесилась на грудь. Он безмятежно дремал.
– Агмунд, ты что-нибудь видел? – Олав тряхнул его за плечо.
– Где? – Агмунд ошалело посмотрел по сторонам. – Кажется все спокойно. Не думаю чтобы в Альдегьоборге…
– Ты уснул стоя, как старый мерин в теплой конюшне! – сердито оборвал его конунг.
– Да, годы уже не те, – ответил тот виновато. – Вот когда был жив твой отец, Бьерн…
Олав нетерпеливо отвернулся. Над его головой раздалось громкое хлопанье крыльев. Олав и Агмунд разом посмотрели наверх. На вершину мачты, топорща перья, уселся старый ворон. Он внимательно осмотрел людей, каркнул, тяжело взлетел и скрылся среди ветвей огромной ели. Где-то в лесу завыл волк*. «Нет, это не сон», – подумал Олав, разжимая правую руку. На безымянном пальце блестел перстень с оскаленной медвежьей пастью.
– Счастливая примета, – Агмунд кивнул головой в сторону улетевшего ворона. – В этом походе ты будешь удачлив как твой отец, конунг Олав.
* * *
Широко и могуче катит свои воды Волхов от Ильмерь-озера* до озера Нево. А вокруг насколько хватает глаз раскинулись бескрайние леса. Светлые, пронизанные солнцем, сосновые, устланные опавшей хвоей и мягким мхом. Тенистые смешанные, где кроны деревьев сплошным шатром накрывают густой подлесок. Мрачные, заваленные буреломом, еловые. Ручьи и родники, реки и речушки густой сетью пронизывают эти леса. Бездонные, топкие болота над которыми стоит неумолчный комариный звон, притаились в их чащах. Здесь в этом краю, изобильном всяким зверьем, испокон веку жили охотничьи племена: чудь, водь, ижора, весь, меря*. Давным давно, так давно, что едва уж и припомнят древние старцы, пришли сюда предки словен. Пришли с закатной стороны. Приглянулась им эта земля. И расселились они вдоль озера. А назвали его Ильмерь. Почему? Разное говорят. Одни, что в честь Илмеры, сестры вождя словенского. Другие, что будто местные племена называли озеро Иилма – вот и стало оно Ильмерем. А реку нарекли Волховом, так как с опаской смотрели словене на охотничьи племена, считали их знатоками разной волшбы. Были словене пахарями. Валили под пашню лес, корчевали корявые пни. Деревянной сохой рыхлили землю, удобренную горячим пеплом. Бросали в нее первые семена. Рубили дома и строили лодки. Били зверя и лесную птицу. В реках ловили рыбу. Не ласково встретили чужаков* хозяева здешних лесов. Случалось звон мечей и пение стрел вплетались в размеренный лесной шум. Бывало жаркое пламя пожирало жилища людей, а живая кровь орошала землю.
Но время шло, а Волхов по-прежнему нес свои мутные воды навстречу озеру Нево. А вместе с волнами перекатывалась по дну, цепляясь друг за дружку острыми краями, речная галька. Ширк, ширк, терлись камни острыми боками. Течет время, течет Волхов. Глядь, а уж нет острой гальки. Мягко накатится на берег волна и оставит на песке горсть гладких голышей. Так же и люди. Не могут они враждовать вечно. Не для того человек создан.
Отгорали костры вражды и на старых пепелищах ставили новые дома. Были словене народ мастеровой. Умели и хлеб растить, и зерно молотить, и смолу курить, и горшки лепить, и лен ткать, и железо ковать. Многое от них переняли местные племена, многому научили словен. В ту пору в лесах было много всякого зверья. А рыбы в реках видимо невидимо. Стали понемногу торговать друг с другом. Раз нет войны, значит есть купцы. А купец он на то и купец, чтобы с котомкой не ходить. Товар распродать не один день надобен, да и не сложишь его посреди чиста поля, у ракитова куста. А от лихих людей не одному купцу защита нужна. Вот и стали рубить грады малые. Весь – Белозеро, меря – Ростов, кривичи* – Изборск да Смоленск*, а словене – Ладогу.
Если плыть из Нево-озера вверх по Волхову, то в дне пути, в том месте, где Ладожка впадает в Волхов и стоит Ладога. На крутом мысу по земляному валу вбит крепкий дубовый тын. Ров, прокопанный от Ладожки до Волхова, отделяет крепость от Посада. Там усадьба князя, дворы старейшин, клети с общинным запасом. Там и защита в лихую годину. На другом берегу Ладожки, напротив крепости, Варяжская улица. Здесь расселились даны-купцы, выходцы из Хедебю. Но купцы народ
