Я думал о Кирилле, брате, которого должен был ненавидеть, но не мог. Он отправил меня сюда, но он также подослал и Анджело убедиться, что я не слишком пострадаю из-за этого. Даже когда мой брат и пахан был жесток, он был справедлив. Я гадал, счастлив ли он с Молли, женщиной, которую искал семь лет. Матерью его ребенка. Мой брат всегда был более нормальным, чем я. Менее сломленным. Более надежным. Приятным. Я знал себя, и в мире не было ни одного человека, который мог бы описать меня подобными словами.

По ощущениям был поздний вечер, когда из коридора донесся шум, заставивший меня резко сесть. Возможно, Антонио Де Санктис придумал новую технику пыток, потому что оставлять меня наедине со своими мыслями было изобретательно. Изоляция причиняла боль больше, чем побои.

В комнату вошла пожилая женщина, держа в руках поднос с едой. На вид ей было около шестидесяти, у нее были темные волосы с проседью и фартук, удобно обернутый вокруг живота. Она посмотрела на меня с подозрением.

— Только без глупостей, или я могу сделать так, что очищать твою рану будет очень больно.

— Да, мэм, — съязвил я, не в силах спорить с властной энергией, исходящей от такого миниатюрного человека.

Она сузила на меня глаза.

— И не подлизывайся. Я все слышала о тебе и твоих дьявольских чарах, Николай Чернов, — сказала она и посмотрела на меня так, словно я мог попытаться соблазнить ее прямо здесь и сейчас.

— Моих дьявольских чарах? Ну и ну, должен сказать, что это приятная передышка от репутации испорченного безумца.

— Да, но какая репутация более достойна, вот в чем вопрос? Я Кармелла, здешняя экономка. Я не медсестра, так что не жалуйся на мое лечение, — строго сказала она.

Я ухмыльнулся ей.

— Я бы не посмел.

Кармелла пристально посмотрела на меня, а затем коротко кивнула.

— София, принеси аптечку.

Возбуждение пронзило меня при появлении в дверном проеме знакомой фигуры. Я уставился на объект своей растущей одержимости и на этот раз в моей улыбке не было ничего фальшивого или натянутого.

— Рад тебя видеть. Если бы знал, что ты придешь, я бы испек пирог, — сказал я ей.

— Никаких шуток! — Кармелла отругала меня и шлепнула по запястью, словно я был непослушным школьником.

Я перевел взгляд на нее, мое веселье по поводу ее присутствия уменьшилось. Я хотел Софию полностью в своем распоряжении.

— Не дергайся, или мы оставим твои раны гноиться. Здесь заражение, — обвинила она, указывая на мое запястье и сверля меня взглядом, как будто это была моя вина. — Мы почистим его. София, принеси йод.

— Йод? Это старая школа, Кармелла, — пробормотал я, наблюдая, как она готовится обильно смазать мои связанные руки жгучим дезинфицирующим средством. Я бесчисленное количество раз подвергался этой процедуре, но у меня было предчувствие, что Кармелла будет еще более грубой нянькой, чем я был для себя в прошлом.

Я наклонился вперед, и она засуетилась позади меня в узком пространстве, где наручники позволили мне сдвинуться на несколько сантиметров. София стояла сбоку, избегая моего взгляда. Я прожег дыру в ее покрасневшей щеке, желая оказаться ближе.

— Я скучал по твоим визитам, королева бала, — пробормотал я.

Ее щеки запылали. Темные глаза стали огромными и метнулись к Кармелле, а затем обратно ко мне. Моя суровая медсестра громко напевала что-то себе под нос, давая мне возможность пошептаться с Софией.

— Я уже начал думать, что ты забыла обо мне.

Она тихо фыркнула. Даже фырканье Софии было элегантным. По другому и быть не могло. Это было в ее костях.

— Как будто кто-то может забыть о тебе. Ты слишком опасен.

— Но незабываемый? Приму это как комплимент. Мне нравится мысль о том, что меня нельзя забыть.

Она закатила глаза, ее напряжение немного спало, когда она втянулась в подшучивание, которые всегда было естественным между нами.

— Мой отец сейчас в Атлантик-Сити. Он вернется на следующей неделе.

— То есть ты хочешь сказать, что это место в нашем полном распоряжении?

Она раздраженно покачала головой.

— Сильвио только что вернулся. Он будет здесь со своим отцом, Франко. Моим дядей.

— Ты близка со своим дядей?

Она тут же замотала головой.

— Он тебе не нравится, да? Он не внушает доверия, — догадался я по выражению ее лица.

— Откуда ты знаешь?

— Я же говорил тебе. Я знаю тебя, София. Я понимаю тебя, как никто другой.

— София, дай ему немного воды и еды, пока я перевяжу запястья. Мне нужно взять еще бинты, — перебила Кармелла, встала и зашаркала к двери.

София послушно взяла бутылку с водой и открутила крышку. Она придвинулась ко мне на коленях.

— Не зли Сильвио больше, чем для тебя естественно. Без присутствия моего отца он может зайти слишком далеко, — предупредила она.

Она выглядела уставшей и встревоженной. Мне это не понравилось.

— Скажи мне, что ты не беспокоишься обо мне. — Боль пронзила мое мертвое сердце, как электрический разряд.

— Почему бы и нет? Это моя вина, что тебя поймали. Почему я не должна беспокоиться из-за этого? — прошептала она, и ее темные глаза встретились с моими.

Я уставился на нее, с трудом веря в ее слова. Тяжкий груз вины в ее тоне, ее тревога и душевная боль разрушили все мои защитные механизмы, на создание которых я потратил годы. Я мог с уверенностью сказать, что никому на свете не было дела до того, жив я или мертв. Никто не беспокоился за меня. Во всем мире вдруг стало очень тихо. Впервые за очень долгое время хаос, бушующий внутри меня, затих.

Ее глаза впились в мои, и в этот момент между нами что-то шевельнулось. Что-то настоящее. Чувства, от которых я давно отказался. На какую-то сводящую с ума секунду мне показалось, что она наклоняется, чтобы поцеловать меня, пока я сижу перед ней связанный. Целомудренный поцелуй ангела для человека, обреченного на Ад. Благословение для такого грешника, как я. Но она быстро отстранилась когда до нас донесся звуки шагов возвращающейся Кармеллы.

София схватила бутылку с водой, вспомнив о поручении.

— Вот, — предложила она, поднося бутылку к моим губам.

Я не мог оторвать от нее взгляда. Как будто она дотянулась до моей пустой груди тонкой рукой и взяла мое сердце в свою ладонь. Конечно, я овладел ее телом, проложил себе путь к ее сердцу и разуму, но быть объектом ее заботы? Это причисляло Софию к очень эксклюзивному клубу. Единственным человеком, которого волновало, жив