к Нарли – Капу пограничная монастырская стена, теперь почти бесследно исчезнувшая. Понятно также, почему главные здания и церковь знаменитого монастыря выходили на триумфальную улицу, в древности более обширную; и поныне вход в мечеть имеется на СЗ. стороне мечети, т. е. там, где был, вероятно, и в древности. Из нескольких мест Феофана и Георгия Акрополета можно понять, что путь императоров от золотых ворот лежал мимо монастыря, и что рано вошло в обычай обязательный для многих поколений посещать его на пути. Еще точнее место Кедрина (у Дюканжа, С – polis chr. р. 103): «|o téurannov dièa Cris%hv péorthv eufhmoéumenov |upéote to%u strato%u, kaì déhmou kaì t%hv sugkléhtou hljen eiv tèon en toìv Stoudòoiv to%u Prodréomou naèon..

Монастырь был построен, по преданию, каким – то патрицием и консулом Студием (хроникеры строят совершенно произвольные догадки о том, что Студий был из числа сенаторов, выехавших с Константином из Рима, и Дюканж, согласно Феофану, видит строителя в консуле Студии 454 г.), хотя весьма возможно, что самое имя Студия отыскано впоследствии из имени «Студит», так как монастырь назывался безразлично monèh to%u Stoudòou, to%u Stoudòtou и t%wu Stoudòwu, а это последнее указывает на нарицательное прозвание самого монастыря и монахов еще в до – юстиниановскую эпоху, когда латинское имя было книжное, и юридическое, и церковное[259]. Этим предположением разрешалось бы и возникающее противоречие между показанием Феофана, что строителем был консул Студий, основавший монастырь в 447 году, и Кодина, с другой стороны, который замечает, что монастырь этот сначала находился, как и Хора, вне стен, следовательно, существовал до 413 года, когда построена Феодосиева стена. Паспати[260], указавший на это противоречие, становится на сторону Кодина и, преувеличивая, по обычаю греческих историков, древность монастыря, относит постройку к «первому» Студию, по заметке в позднейшем сочинении Глики. Не вернее ли будет, во всяком случае, следовать показанию Феофана, чем Кодина, или принять первое в более общем смысле, а именно, что самый монастырь основан уже в V столетии, причем Студий, как говорит Феофан, перевел в него монахов из обители Акоймитов, а церковь существовала ранее. Свидас упоминает, что монастырь был прежде приходскою церковью. Положение монастыря более или менее точно определяется выражением: «близ золотых ворот», и еще Жиль признал его остатки в нынешней мечети «Имбрахор» от Эмир – Ахор, т. е. мечети «начальника конюшен»: во времена Жиля должны были помнить хорошо старину этой мечети. Наконец, во всей окружающей местности нет более подходящего места и руин, как в окрестности этой мечети, и потому ее определение, как увидим, должно признать стоящим вне всякого сомнения.

Свидетельства истории касаются почти исключительно студийского монашества и сообщают очень немного о самом монастыре. Известно, что уже в относительно раннее время, до Юстиниана, число монахов доходило до тысячи. Впрочем, в ту же эпоху появляются в Царьграде и другие монастыри, посвященные Иоанну Предтече и не менее популярные. Феодосий Великий воздвиг храм Иоанна Предтечи в Гебдомоне и положил там главу Крестителя, привезенную из Кизика. К эпохе между V – VIII стол, относятся: монастырь в Петрионе, церковь по прозванию Илла, небольшой монастырь во Влахернах, монастырь, по преданию, построенный Валентом, церковь того же святого в Сфоракии, церковь, построенная неким Пробом и проч.[261] История и слава Студитов начинается с иконоборством и связана с именами игумнов Феодора и Платона; именно в это время и в силу исключительных обстоятельств, монастырь стал в Византии на безусловно первое место. Предания монастырские, особенная строгость его устава, стоявшие, по – видимому, в связи с сословным составом обители, дали его игумнам силу выдвинуться представителями народной жизни. Уже при Анастасии монастырь отказался принять к себе игумна, рукоположенного патриархом, которого собственное православие казалось монахам не вполне чистым, и настоял на своем. Были предания православия в силе, и монастырь первенствовал; колебались эти предания, пошатнувшись от напора иномыслия, политических и государственных движений, монахи Студиты разгонялись, монастырь пустел, самое место обители становилось лобным; сюда стаскивали и здесь сжигали трупы игумнов и монахов, обитель отдавалась черни на разграбление. Но в этих испытаниях крепла сила и росла слава монастыря: отречение обители от общения с патриархом Тарасием, разрешившим имп. Константину Копрониму двоеженство, а затем и от патриарха Никифора уже не по делу церковному, но государственному, это были уже ясные факты политической самостоятельности, выработанной в смутную эпоху. Трудно сказать, куда повела бы монастырь политическая идея, если бы последующие времена благоприятствовали ее развитию. Но эпоха иконоборства выработала и подготовила для Византии иной политический склад, и средневековая военная монархия, созданная династией Василия Македонянина не мирилась с прежнею ролью монастырей. Императоры этой династии чтили Студийский монастырь, укрывались в обитель в дни бед, постригались в нем, возводили игумнов его в патриарший сан. Но мученический подвиг Феодора Студита остался лишь в памяти и предании и не имел повторения. За то, начиная с IХ – гo столетия, обитель аскетов становится взамен обителью просвещения, а это, конечно, одна из главных заслуг Феодора. Если со временем оправдается вполне наша догадка о студийском происхождении Толковой Лицевой Псалтири, проливающем такой ясный луч света в темную историю византийского быта и внутреннего состояния Империи, то объяснится многое и в отношении книжной Византии и древней Руси. Из этого монастыря, как известно, посылали на Русь много книг, и известна одна рукопись, помеченная как дар от игумна русскому царю. Когда Студийский монастырь стал обладателем великой святыни – верха главы, перста, зуба и лица Иоанна Крестителя, неизвестно; мощи похищены были латинянами, и самый монастырь был ими разрушен или, скорее, нарочито разорен, вероятно, по наущению единомысленных им обителей. Этот же факт вскрывает впервые и археологическую сторону, так как известно, что брат имп. Андроника должен был возобновить крышу храма[262]. Выражение это употреблялось исключительно для деревянных крыш и никогда для куполов: очевидно, храм Студийского монастыря и в то время оставался, как был прежде, базиликою.

И, действительно, не смотря на свое разрушенное состояние, мечеть Им – брахор представляет нам замечательный и почти единственный памятник большой христианской базилики на Востоке.

Небольшой, но древний портик, выдвинувшийся вперед от глухой стены, служит доселе входом. Сам по себе этот портик имеет убогий вид, но около него лежит на земле византийская капитель чудной резьбы, а подальше другая еще лучшего времени IV – V столетия.

Войдя внутрь двора (таб. 14) мечети, наслаждаешься одною из наиболее живописных картин Стамбула; двор весь окружен стенами и постройками, имеет посреди фонтан и