— Что это вы притащились? — недовольно спросила Лола, оторвавшись от мутного зеркала.

— Пу И очень хотел посмотреть тебя в этой роли, — примиряюще ответил Маркиз и собрался чмокнуть Лолу в щеку, но она отстранилась, так как уже успела нанести грим.

— Еще смотреть нечего, — бубнила Лола, — обычная репетиция.

— Ты расстроена? — заботливо спросил Леня, спуская песика на пол. — Ты не уверена, что сможешь сыграть старуху-процентщицу?

— Если бы только старуху! — возмутилась Лола. — Ты представляешь, этот Каргопольский заставляет меня играть старуху, ее сестру Лизавету, шкатулку с закладами и даже топор!

— Топор? — рассмеялся Леня. — Как это? Если Раскольников старуху зарубил топором, то ты, значит, сама себя убить должна? Ор-ригинальная трактовка…

— И не говори, — вздохнула Лола, — Пу И, немедленно прекрати!

Она подхватила песика, который пристроился поваляться на сценическом костюме — нечто невообразимое из лохмотьев и блесток, — и отсадила его на стол. Пу И немедленно занялся игрой с гримировальными принадлежностями. Ему тут не очень нравилось — тесно, пахнет пылью и даже, кажется, грызунами. Мышей Пу И не любил, он их боялся. Как и его хозяйка.

— Уж и не знаю — зачем только я согласилась на эту роль? — горько спросила Лола.

— Ничего, — Леня погладил ее по плечу, — ты справишься. Ты ведь у нас умница. И очень талантливая…

— Ну да, — уныло молвила Лола.

— А что это на сцене какие-то странные декорации? — осторожно спросил Маркиз. — Хоть я в театре и не очень разбираюсь, но эти штуки не слишком-то напоминают Петербург Достоевского.

— Авангард, — скривилась Лола, — новое слово в режиссуре. Эти металлические конструкции должны символизировать дворницкую и черную лестницу.

Тут прозвенел звонок, и Лола вытолкала обоих своих посетителей за дверь.

— Оленька, двигайтесь, двигайтесь! — кричал режиссер из зала. — Вы поймите, вы отображаете все то зло, с чем пытался бороться Раскольников! А разве зло может быть неподвижным?

— Ну как я могу двигаться, — со слезами спрашивала Лола, — когда тут так неудобно?

По замыслу режиссера она стояла на самом верху странной конструкции, собранной из двух ржавых железных бочек с остатками сурика на стенках, чугунного основания старинной швейной машинки, холодильника без дверцы (дверца тоже была, но от машины «Победа») и телевизионной антенны, что устанавливали когда-то на крышах старых домов. По бокам этого сооружения были вставлены два подсвечника каслинского литья.

— Ну что там неудобного, вы же молодая гибкая женщина! — проворчал Каргопольский и бросился на сцену.

— Вы должны энергично взмахнуть рукой и нагнуться, — приговаривал он, в то время как актер, играющий Родиона Раскольникова, подсаживал его наверх. Чтобы дело шло быстрее, Каргопольский схватился за один из подсвечников, тот не выдержал его веса и отвалился, очевидно, был плохо закреплен. Падая, режиссер потянул на себя дверцу от «Победы», она зацепилась за бочку, Лола взвизгнула, чувствуя, что опора под ней заколыхалась.

— Держись за воздух! — крикнул Раскольников и отпрыгнул в сторону, не желая быть заживо погребенным под железными обломками.

Лола очень выразительно взмахнула руками, так что Каргопольский, несомненно, был бы ею доволен, если бы мог видеть. В данный момент он пытался уползти от летящего холодильника. Спрыгнув с холодильника, Лола довольно ловко приземлилась на катящуюся бочку и проехала на ней, перебирая ногами, что, несомненно, сделало бы честь цирковому эквилибристу. Бочка наткнулась на холодильник и встала на месте, как взнузданная лошадь, но тотчас же ее толкнула другая бочка, Лола с разгона перелетела через холодильник и шлепнулась на пол, а все составляющие конструкции погребли под собой незадачливого режиссера-авангардиста. На месте осталась, как самая тяжелая, только чугунная станина от швейной машинки.

— Ни фига себе! — вскричал Раскольников, почесывая затылок, куда попало чугунным подсвечником.

Когда улеглись пыль и грохот, все присутствующие ринулись на сцену. Холодильник подняли вчетвером, бочки откатились сами. Каргопольский, как ни странно, почти не пострадал, если не считать головы, застрявшей в дверце «Победы».

— А я? — раздался душераздирающий вопль. — А как же я? Обо мне все забыли?

Лола сидела на полу, странно вывернув ногу, которая раздувалась на глазах.

— Леня, — она подняла огромные от страха глаза на Маркиза, — Леня, что это?

— Вот-вот, — дернулся Каргопольский, — вот именно такое выражение… Теперь еще двигаться…

— Да пошел ты! — заорал Маркиз, а Пу И на ходу умудрился цапнуть режиссера за палец. — Лолочка, девочка моя, что с тобой?

Хотя и так все было ясно. В машине скорой помощи Лоле было так больно, что она прекратила актерскую игру. Всю дорогу она ругалась. Досталось всем — и режиссеру, выдумавшему такую идиотскую трактовку Достоевского, и Маркизу, отправившему ее в дурацкий ВИП-санаторий, где на свое горе она встретила Каргопольского, досталось и самой Лоле — что была такой дурой и согласилась на роль в этой дикой пьесе. Досталось шоферу скорой — за то, что торопился и резко тормозил на перекрестках, отчего нога у Лолы взрывалась адской болью. Не тронула она только песика, слабым голосом простилась с ним, просила не скучать и слушаться Леню. Тут машина остановилась, Лола вспомнила, что она актриса, а потому прекратила ругаться и позволила санитарам себя унести, трагически глядя в потолок.

Через полтора часа загипсованную Лолу выдали Маркизу под расписку. На этот раз нога была левая.

Примечания

1

Стихи Юнны Мориц.