Все уселись за стол и принялись за еду – словно двое из них не были преступниками, а другие двое – изобличившими их операми, а были все они старыми добрыми знакомыми или соседями, собравшимися для дружеской беседы за чашечкой чаю. Гурову даже на минуту показалось, что так оно и есть на самом деле и что он с Крячко пришел к Сенечкиным не как к преступникам, а как к своим старым друзьям. Но к реальности его вернуло заявление Алексея Ивановича, который, отодвинув от себя пустую чашку, сказал, обращаясь к полковникам:

– А давайте вы меня одного арестуете, а Аличка пойдет как свидетельница…

При этих его словах Крячко с Алиной Сергеевной переглянулись. Сенечкина прыснула смешком в ладошку, а Крячко при этом только улыбнулся и покачал головой.

– А что? – не понял реакции жены и оперативника Алексей Иванович. – Я что-то не так сказал? Мне кажется, что так будет правильней. Аличке не место в тюрьме. Она очень хрупкая и ранимая женщина. А я – мужчина, и будет правильным, если я все возьму на себя, а моя жена пойдет свидетелем. Я скажу, что заставлял ее, угрожал, даже бил…

– Алеша, – вздохнула Аличка Сергеевна и ласково посмотрела на мужа. – Ну, посмотри на себя. Кто же тебе поверит, что ты мог угрожать мне и заставлять меня делать что-то противоправное? А тем более – бить? У тебя же на лице написано, что ты мягкий и добрый интеллигентный человек, а не разбойник с большой дороги.

– Знаете, а давайте-ка вы нам со Станиславом Васильевичем все по порядку расскажете, – предложил Гуров. – С самого начала. Пока что не для протокола, а, так сказать, устным образом. Вы ведь по закону считаетесь не обвиняемыми, а всего лишь подозреваемыми в деяниях, предусматривающих злой умысел с целью наживы. А с подозреваемыми можно говорить и без протокола.

– Ой, да какая уж там нажива! – махнула рукой Аличка Сергеевна. – Мы себе и оставляли-то пару-тройку тысяч долларов на грим и на съем квартир в Москве. Мы ведь на учете на бирже труда сейчас с Алешей стоим. Там нам даже деньги какие-то платят.

– Вот именно, что какие-то, – проворчал Сенечкин. – Но главное не в деньгах, а в том, что мы не можем теперь заниматься своим любимым делом – играть на сцене.

– Печально это все, – подтвердила его слова супруга. – Алеша ведь потомственный актер. А вы знали, что еще его дед и отец играли в Чаплинском театре? – обратилась она с вопросом к операм и сама же на него и ответила: – Вам наверняка об этом уже рассказали и Нестор Петрович, и Анна Петровна.

– А, так вы и о том, что мы с Анной Петровной беседовали, тоже в курсе? – удивился Крячко и, взглянув на Гурова, пояснил: – Мне Алина Сергеевна сказала на кухне, что она, когда с мужем ехала сюда, уже знала, что мы их уже вычислили. Им Нестор Петрович позвонил и сказал о приходивших к нему двух полицейских.

– А Анна Петровна тоже вам звонила? – приподнял бровь Гуров. – Она вроде бы сказала, что…

– Нет-нет! – покачала головой Сенечкина. – Простите, что перебиваю… У нее нет нашего номера телефона. Но она звонила Нестору Петровичу и рассказала ему, что вы с ней беседовали, а уж Нестор Петрович мне о том сказал. Просто я об этом в разговоре с вами, – она кивнула Крячко, – не упомянула. Вы знаете, актеры, особенно те, которые долго проработали вместе в одном театре, очень между собой дружны. Все как одна семья. И секретов друг от друга никто не имеет. И уж коль нами интересуются двое мужчин из органов, то, конечно же, кто-нибудь из актерской братии нас обязательно о том уведомит! И, как видите, уведомили.

– Ну, теперь мне понятна ваша осведомленность касательно нашего пребывания в славном городе Чаплинске, – ответил Гуров. – А то вот Алексей Иванович говорил тут, когда мы вам представились, про интуицию…

– Нет-нет, Алеша ничего не знал! – поспешно сказала Алина Сергеевна. – Это я и с Нестором Петровичем разговаривала, и с жэковским работником, – она хитро посмотрела на Крячко. – Но мужу я не стала говорить, что нас вычислили. Так что интуиция, Алеша, тебя не подвела, – она ласково положила руку на колено мужа.

– Тогда, Аличка, если позволишь, я сам обо всем расскажу, – Сенечкин, разволновавшись, начал теребить край скатерти, но потом просто положил руки на стол и сцепил пальцы в замок. – В конце концов, все началось с моего увольнения из театра.

– Хорошо, рассказывай, но только сильно не волнуйся. Договорились?

Сенечкин молча кивнул и опустил голову, по-видимому, собираясь с мыслями и набираясь смелости.

– В начале февраля наш художественный руководитель, – начал рассказывать Алексей Иванович, – пригласил меня в кабинет и предложил написать заявление об уходе. Для меня это было шоком, но я принял этот удар как должное, потому как готов был к такому повороту событий на фоне того, что прежде из театра уже были уволены еще трое наших самых лучших актеров.

– Нестерова, Пришибайло и Крестов, – понимающе кивнул Гуров.

– Да, Мариночка, Леня и Нестор Петрович, – горестно сказал Сенечкин и продолжил: – Аличка права, мне очень сложно далось это увольнение в плане… В моральном плане, скажем так. Даже то, что моя супруга поддержала меня и тоже уволилась из театра по собственному желанию, не стало для меня утешением. Даже – наоборот. Я, как мужчина, задумался о будущем… о нашем с ней будущем… и пробовал браться за всякую работу.

– Представляете, он даже грузчиком в магазин нанялся! – с отчаянием в голосе воскликнула Алина Сергеевна.

– Правда, меня и хватило-то всего на три дня, – с саркастической усмешкой добавил Сенечкин. – А потом…

– Потом твоя спина и поясница отказались таскать тяжести, – нахмурилась Аличка Сергеевна. – Я его потом целую неделю на ноги ставила разными мазями и припарками с массажем, – пояснила она.

– И после этого ты мне категорически запретила браться за физическую работу, какую бы мне ни предлагали в центре занятости, и взяла инициативу поиска работы на себя, – Алексей Иванович с мягкой улыбкой посмотрел на жену. – К сожалению, в нашем городишке нет свободных рабочих мест, связанных с умственным трудом. Вернее, они есть, но требуют профессиональных знаний и специального образования. Так что меня бы даже «усатым нянем» в детский сад не взяли бы. В технике я тоже не разбираюсь, да и с интернетом не дружу. Просто по той причине, что у нас с Аличкой даже компьютера нет, и я даже не знаю, с какой к нему стороны подходить, – грустно сказал Сенечкин и