бронированную дверь фюрербункера и поднявшись на несколько ступенек, в первую очередь можно было наткнуться на Йоханнеса Хентшеля, ответственного за машинное отделение канцелярии. Он практически все время проводил в комнате, где стоял генератор. Сам я обосновался в смежной комнате, в самый последний момент притащив туда матрас. От меня можно было пройти в помещения, предусмотренные для адъютантов Гитлера и его камердинера, а также в спальню Геббельса, которую до 22 апреля, пока он не переехал в убежище в Новой канцелярии, занимал доктор Морель. В глубине помещения небольшую комнатку переоборудовали под медицинский кабинет.

Надземные сооружения бункера. 1947 год. Федеральный архив Германии

С противоположной стороны коридора, напротив апартаментов фюрера, располагалась еще одна небольшая комнатка, где можно было разложить генштабовские карты. Заодно там иногда запирали Блонди, собаку фюрера. Комната была предназначена для ежедневных совещаний. Но на практике народу обычно собиралось столько, что совещания приходилось переносить в центральный коридор, где хотя бы стоял стол. Бесконечные споры военные эксперты вели стоя ввиду исключительной нехватки места…

Атмосфера, царившая в камерах бункера, была давящая, мрачная и абсолютно некомфортная. Никак не удавалось справиться с сыростью. И тем не менее в общем и целом условия жизни в фюрербункере были, как мне кажется, очень приличными, учитывая сложившуюся ситуацию».[214]

По признанию Шпеера, уже само прибытие в рейхсканцелярию Евы Браун было сразу же сочтено ее обитателями предвестием близкого конца: «В первой половине апреля в Берлин неожиданно и без всякого приглашения приехала Ева Браун и заявила, что желает теперь быть всегда рядом с Гитлером. Он, в свою очередь, настаивал на ее возвращении в Мюнхен, а я даже предложил ей место в нашем самолете службы фельдъегерской связи. Но она твердо настаивала на своем, и теперь все, кто вместе с Гитлером поселился в бункерах под рейхсканцелярией, знали, зачем она приехала сюда. Ева Браун не только олицетворяла, но и в действительности была провозвестницей неминуемой гибели». [215]

24 марта союзные войска на Западе начали наступление с целью окружения основных сил группы армий B в районе Рура. 1 апреля образовался Рурский «котел», который был полностью ликвидирован к 21 апреля. С запада центральные районы Германии остались почти неприкрытыми от англо-американского вторжения.

12 апреля Гиммлер, как рейхсфюрер СС и командующий армией резерва, издал приказ, грозивший смертной казнью всякому командиру, сдавшему город, который ему поручено оборонять: «Назначенные для обороны каждого города боевые командиры несут личную ответственность за исполнение этого приказа. Неисполнение боевым командиром своих обязанностей, или попытка гражданского лица создать условия для такого неисполнения, карается смертью». Этот приказ привел к гибели многих сотен германских солдат и офицеров, расстрелянных эсэсовцами как «дезертиры» и «пораженцы».[216]

В Берлинской операции, начавшейся 16 апреля и завершившейся 8 мая, каждый из трех советских фронтов практически имел против себя только по одной неприятельской армии. 15 апреля на Эльбу с запада вышли американские войска. Им пришлось 10 дней ждать встречи с Красной армией. Эйзенхауэр запретил им наступать на Берлин, чтобы не углубляться слишком глубоко в будущую советскую оккупационную зону. Он предполагал сосредоточиться на очистке Рура и захвате южных и юго-восточных районов Германии. Трудно сказать, какими могли бы быть последствия иного решения. Очень вероятно, что американцам и англичанам удалось бы достичь Берлина за два-три дня, как считал командующий 9-й американской армией генерал Уильям Симпсон, т. е. еще тогда, когда советские войска дрались на Одере. Падение Берлина было бы, безусловно, ускорено, и Красная армия избежала бы тех больших потерь, которые она понесла при штурме города. Однако при таком развитии событий, вероятно, Гитлер предпочел бы покинуть Берлин, который с запада оборонять было просто нечем, и отойти вместе с частью войск в Альпийскую крепость. Это могло бы продлить сопротивление группы армий «Центр» в Чехословакии, Австрии и Баварии.

Кессельринг свидетельствовал: «До 20 апреля основная задача всех войск, действовавших на Западном фронте, состояла в том, чтобы прикрывать тылы Восточного фронта, где мы готовились к решающей битве с русскими, на успешный исход которой очень надеялось Верховное командование вермахта. После 20 апреля весь Западный фронт сражался, заботясь только об одном: как дать войскам, действующим на Восточном фронте, отойти в британскую и американскую зоны».[217]

Последний всплеск надежд Гитлера и его приближенных был связан со смертью президента США Франклина Делано Рузвельта, последовавшей 12 апреля. Это радостное событие в бункере рейхсканцелярии Гитлер и его соратники отметили шампанским. Но оно ни на йоту не приблизило Германию к сепаратному миру ни с одним из участников антигитлеровской коалиции.

Несомненно, решение отказаться от захвата Берлина американскими войсками было принято в Вашингтоне президентом Трумэном, только что сменившим умершего Рузвельта, и решение было не военным, а политическим. Еще в сентябре 1944 года было подписано соглашение об установлении границ оккупационных зон в Германии, согласно которому Берлин попал в советскую оккупационную зону, и иного решения быть просто не могло. В ноябре 1944 года границы оккупационных зон были уточнены, но границы советской оккупационной зоны не изменились. Союзники условились, что отдельные земли Германии при оккупации делиться не будут и должны целиком попадать лишь в одну оккупационную зону. Ведь Силезия и почти вся Померания должны были отойти Польше. Если бы Бранденбург с Берлином был бы включен в американскую или британскую зону оккупации, в советской оккупационной зоне из крупных городов остался бы только Дрезден, а сама эта зона представляла бы собой узкую полоску земли вдоль Одера, заметно уступающую по размерам оккупационным зонам других держав. Поскольку и Англия, и США были заинтересованы в сотрудничестве с СССР в вопросах оккупации Германии, они не могли не отдать Бранденбург и Берлин в советскую оккупационную зону, иначе Сталин чувствовал бы себя униженным слишком куцей зоной оккупации. И точно так же советский лидер чувствовал бы себя униженным, если бы Берлин и основная часть советской зоны была занята американскими и британскими войсками, и он как бы получил ее в подарок от западных союзников. Поэтому Трумэн и Эйзенхауэр отказались от марша на Берлин, что привело к гибели нескольких сотен тысяч советских и германских солдат.

Если бы американцы не остановились 13 апреля на плацдармах за Эльбой в 85 км от германской столицы, а продолжили наступление главными силами на Берлин, немецкая 12-я армия не только не смогла бы нанести успешный контрудар по одному из двух американских плацдармов за Эльбой, но и просто не продержалась бы больше суток. Эйзенхауэр и генерал Омар Брэдли, командующий 12-й группой армий, утверждали, что наступление на Берлин могло стоить американским войсками потерь в 100 тыс. убитых и раненых. Вольно или невольно, но эти потери они значительно преувеличивали,