На второй день было решено собраться в доме Флеминга в послеобеденное время, дабы молодые могли хотя бы немного отдохнуть от гостей. В это утро живущие у них в доме гости, заранее договорившись, завтракали в санатории, дабы молодожены имели возможность выспаться.

В назначенное время все явились в гостиную Дороти без опозданий, но тут выяснилось, что Арчибальд Кристи прибыл туда раньше, осмотрел дом, найдя множество непростительных архитектурных дефектов, обругал обстановку, не в меру веселящихся детей. Последнее он сквозь зубы выговорил Дороти, с таким видом, будто бы отвыкшие от материнской заботы отпрыски Флеминга были конкретно ее педагогическим упущением. В общем, назревал самый настоящий скандал, когда явившийся помочь по хозяйству Беркли был спешно отряжен Дороти занять полковника бильярдом, а приехавший поездом Честертон пообещал, если понадобится, подменить коллегу, развлекая строптивого полковника беседой на политические темы. Из бильярдной, однако, Арчибальд вернулся не в лучшем настроении, перекинулся парой фраз с женой, после чего резко повернулся на каблуках и, не попрощавшись ни с кем, покинул дом.

После ухода скандального вояки все вздохнули с явным облегчением, были поданы чай, фрукты и разнообразные сласти. Когда все заняли свои места, а няня увела детей в сад, одетая в элегантное светло-серое платье с кремовым кружевом вокруг шеи и взволнованная больше обычного Дороти сообщила, что собирается попотчевать своих друзей особым блюдом, а именно свежим расследованием. После чего попросила, по всей видимости, посвященную в тайну Молли пригласить дожидающегося в кабинете мужа, мистера Фогеля, что та и сделала.

Судя по реакции окружающих, никто не подозревал подобного развлечения, но все были заинтригованы. Один только Честертон довольно потирал руки, впрочем, вряд ли Дороти посмела бы проводить выездное заседание клуба, не посоветовавшись с председателем. Во всяком случае, он поднялся со своего места и, изящно держа перед собой чашку чая, торжественно занял место во главе стола, как делал это обычно в клубе.

Только тут Финк сообразил, что чай подается со сливками, булочки испечены явно по рецепту миссис Смит, мебель в гостиной расставлена почти как в особняке на Бейкер-стрит, и даже зеленый, совершенно новый абажур, не сочетающийся ни с цветом обоев, ни с цветом мебели, занял место над столом. Так что приметивший поначалу для себя стоящий ближе всего к окну диванчик маркетри, имевший вид трех соединенных стульев, обтянутых полосатым шелком, перед которым стоял низенький чайный столик, Финк вовремя одумался, сообразив, что, если «докладчик» будет говорить тихо, а дети в саду расшумятся, он не сможет подвинуть маркетри вместе с одним или двумя соседями, и, пожалуй, пропустит самое интересное.

И еще одна странность: после того, как Дороти объявила о начале выездного заседания клуба, все, как по команде, выложили перед собой блокноты, карандаши и вечные ручки, при этом дамы извлекали их из нарядных, украшенных бисером и цветами из атласных лент сумочек, а мужчины — из карманов пиджаков. Прежде Финк и подумать не мог, что пишущая братия всегда готова к работе. В коридоре послышались шаги, открылась дверь, и все сначала увидели Молли, а затем следующего за нею молодого человека. Замыкал шествие Флеминг.

— Честь имею представить собранию мистера Квентина Фогеля, который и поведает нам свою историю, — Дороти красноречиво посмотрела на Честертона, после чего подошла к супругу. От Филиппа не укрылось, что Освальд крепко сжал пальчики Дороти. Чета заняла свои места за столом. При этом Флеминг не отрывал взгляда от нового гостя, словно пытаясь заранее предсказать, что тот поведает публики, чтобы первым дать правильный ответ.

Финк смотрел на Флеминга с понятным сочувствием, он-то уже несколько раз имел счастье наблюдать, как Дороти разбирала предложенные к расследованию дела, раскусывая самые твердые орешки. Конечно, пальма первенства принадлежала Агате, но Дороти тоже никак нельзя было назвать недогадливой. Наверное, теперь бедняга Освальд мечтал хотя бы не потеряться на фоне более его опытной в этих делах супруги. Последнее было бы особенно обидно уже потому, что Флеминг служил в полиции.

Финк перевел взгляд на докладчика. Молодой человек лет тридцати или, скорее, меньше, блондин с длинными не по моде волосами и почему-то непривычно голым лицом. Глаза голубые или серо-голубые, тусклые. Одет празднично, а на самом празднике почему-то не был. Впрочем, кто его знает, может, просто не успел или это действительно изысканное блюдо, подающееся на десерт? И, покажись он среди гостей раньше, никакого сюрприза уже не получилось бы.

— Прошу вас, мистер Фогель, проходите, вот ваше место, признаться, Дороти нас всех просто огорошила. Я-то был уверен, что сюрпризом станет ее рассказ или отрывок из романа, возможно, даже сопряженный с недавними событиями, но реальный случай, да еще и из уст свидетеля… — Честертон указал новоприбывшему на стул подле себя, — а вот и чашка с правильно заваренным английским чаем, — он поклонился миссис Смит. — Присаживайтесь и рассказывайте, что у вас стряслось. Передайте сюда булочки. Спешить некуда.

— Собственно, моя история тоже не требует излишне спешных мер, — молодой человек сделал вежливый глоток и отставил чашку. — Она произошла вот уже как пять лет, но неожиданно дала о себе знать буквально две недели назад, после чего я написал Дороти, и она предложила выступить перед членами вашего клуба, о котором я так много слышал. Дороти говорила мне, что выступающий здесь обязан знать, чем все кончилось, дабы члены клуба могли себя проверить. Но в том-то и дело, что я пришел за разъяснениями к вам. То есть я не смогу решить, чья версия окажется верной.

Честертон понимающе кивнул, устраиваясь поудобнее и вытягивая под столом ноги, как делал это обычно, ожидая чтение литературного текста или детективной загадки.

— Итак, с чего же начать? Начну с того, что, несмотря на принадлежность к одному из аристократических семейств Германии, долгое время моя кандидатура не рассматривалась в качестве главного наследника состояния семьи. Собственно, передо мной всегда было так много более достойных претендентов, что отец даже запретил мне думать о подобных перспективах и, упаси бог, рассчитывать на что-то подобное.

Моя мать была младшим ребенком в семье барона Отто Блана, у которого было тринадцать детей. Шестеро из них умерли еще в младенчестве, троих унесла война, но оставшиеся все равно не уступили бы ей своей очереди. В общем, понимая, что наследства нам не видать как своих ушей, отец сделал все возможное, чтобы я мог получить самое лучшее образование и профессию. Я учился очень хорошо и успевал больше других, так что уже в