Натолкнется один на другого и вцепятся в воло­сы, не обращая внимания ни на пол, ни на возраст. Никому не было спуска, каждый колотил и защищался, как только мог. Побежденный оставался на снегу, а победитель искал новых подвигов. Утомленные этими сценами, мы отправи­лись в сумерки домой.

Через несколько дней после этой свадьбы путь мой шел на восток к Чесской губе. Ехать на Канинский полуостров было не для чего, потому что в эту зиму на полуострове людей не было. Таковое опустение полуострова — явление нередкое и, как мне сказывали, вот по какой причине. Прибрежья Канинского Носа весьма низменны и болотис­ты, от этого в дождливую осень даже и самые высокие места покрываются водой, начинается затем зима с силь­ными морозами, повсюду образуется толстая ледяная кора, смертоносная для оленей, не имеющих возможность про­бить ее своими раздвоенными копытами и добраться до мха. На горах можно, конечно, найти олений мох, но са­моеду это не в помощь, потому что он и зиму, и лето зани­мается рыболовством и, следовательно, должен жить близ берегов моря. Вообще Канинский Нос посещается мало, даже канинские самоеды живут большей частью по бере­гам Тиманской тундры. К Рождеству они во множестве отправляются в окрестности Сомжи и Мезени, продают здесь оленьи шкуры, лисьи меха и все, что добыли на суше и на море, и запасаются мукой, коровьим маслом, творо­гом, свинцом, порохом, водкой и другими потребностями. После Рождества они возвращаются к морю, только неко­торые из беднейших отправляются в Пинегу, Холмогоры и Архангельск, где мужчины нанимаются в извозчики, а женщины прокармливаются нищенством. Когда я выехал из Неса (19 января), большая часть самоедов возвратилась уже на места жительства. На протяжении почти 160 верст я встретил только один чум, да и тот принадлежал моему врагу. Он распространил между канинскими самоедами, что я иностранец и потому не мог быть послан русским правительством, что я прислан народом немцев, чтоб вы­ведать, как лучше перебить всех самоедов и потом завла­деть их оленями. На берегах рек Визы, Снопы, Омы, Виски нашел я несколько одиноких русских дворов с весьма развращенными жителями. Нередко встречались мне рус­ские обозы, возвращавшиеся с богатой добычей от самоедов. Наконец при реке Пеше, в нескольких милях от ее впадения в море, я наехал на самоедский стан, состоящий из трех чу­мов. Один принадлежал тому самому тадибею, который в Сомже сообщил мне таинства своего искусства. Я условился с ним, что через несколько дней он приедет к тиманской церкви (верстах в сорока по течению реки) и там в продол­жение нескольких недель будет учить меня самоедскому язы­ку. Условие было подкреплено несколькими рюмками вод­ки, и я весело поехал к церкви. Здесь я нашел только детей, стариков и старух, потому что священник, дьячок и их жены, составляющие почти две трети всего народонаселения, уеха­ли в Мезень. Но прекрасное местоположение вполне вознаг­радило мне недостаток общества. Здесь впервые после мно­гих месяцев я снова увидел лес и возвышенности. Чтоб впол­не насладиться родной природой, я достал себе лыжи и от­правился в лес с ружьем. Вскоре нашел я стаю белых куро­паток и, замышляя их гибель, чуть-чуть не погиб сам. Под­крадываясь к ним, я соскользнул в глубокую, занесенную рыхлым снегом котловину ручья. Выкарабкавшись из нее не без труда, весь промоченный, я едва не замерз на возврат­ном пути. Только баня согрела меня и избавила от дальней­ших вредных последствий. Затем мне суждена была непри­ятность другого рода. Тадибей не сдержал своего слова. При­езд его был для меня важен не столько в учительском отно­шении, сколько потому, что в окрестностях церкви не было никого, кто бы мог свезти меня ко двору, находившемуся при Пеше верстах в двадцати ниже. Положение мое было весьма затруднительно. Через десять дней меня выручили, однако ж, два тиманских самоеда, которые, прослышав, что у меня есть водка, приехали к церкви из-за ста верст в на­дежде выпить. Они вызвались не только прислать мне оле­ней, но и повестить от чума до чума всем самоедам, что при­ехал важный начальник по делам службы. Последнее каза­лось мне излишним, но самоеды настаивали, говоря, что «тун­дра не совсем безопасна». Я согласился более потому, что без предварительного разузнания, где находятся чумы, пришлось бы играть на тундре в жмурки.

Приняв эту предосторожность, я покинул 1 февраля пешскую церковь. Вскоре поднялась сильная непогода и заставила меня завернуть во двор, находившийся ниже при той же речке. Возчик уехал со своими оленями в ближний чум, а я остался пережидать здесь непогоду. Ветер выл до полуночи без умолку, наконец я заснул, но ненадолго, вскоре меня разбудил лай собак. Я подошел к окну: сквозь замер­зшие стекла не было никакой возможности рассмотреть что-нибудь, слышались только последние глубокие вздохи вет­ра. Я прислушивался еще к ним, как дверь отворилась. «Кто?» — спросил я. «День, барин, будет славный», — от­вечал мне вошедший возчик. Запрягли оленей, и мы пусти­лись далее. Задолго еще до рассвета приехали мы к перво­му чуму. Здесь нашел я моего тадибея. Сначала он все дер­жался поодаль от меня, но, когда я уже садился в сани, не вытерпел, подошел и стал просить водку. «Водка уложена, и для тебя я не стану разрывать уложенное», — сказал я назойливому негодяю. «Да ты не для меня потрудись, а для спасения своей души, потому что написано: кто хочет на небо, должен здесь, на земле, трудиться», — возразил хит­рый самоед. Когда мы тронулись, утро занялось уже, и сол­нце начинало всходить, огненно-красные облака занимали большую часть небосклона и мерцали подобно северному сиянию. Предвидя непогоду, я спешил, но на самоедской тундре не все делается так, как хочется. Я думал, что взял все возможные предосторожности, предуведомив жителей тундры о моем приезде, но я забыл самое главное — захва­тить с собой в проводники служителя закона. Самоедов не­чего боятся, несмотря на их грубость и дикость, их всегда можно склонить рюмкой водки и ласковым словом. Но, кро­ме самоедов, по тундрам кочует много русских и зырян[46], которые с незапамятных времен привыкли хищничать в этих пустынях. Всеми неправдами и даже явным грабежом они завладели стадами самоедских оленей и мало-помалу сде­лались почти полновластными господами всей этой страны. Правительство, чтоб положить предел их своевольству и вместе с тем чтоб приучить самоедов хотя несколько к граж­данскому порядку, издало недавно устав, который, по мое­му мнению, превосходен. Но само собой разумеется, что как бы ни был зорок закон, он все-таки не может усмотреть всего, что делается в самоедской глуши. Притеснения про­должаются по-прежнему,