рабочие иногда спускают тележки вот таким образом”.

Я откашлялся. Да уж, работать здесь явно любили не все. Такая тележка вполне могла угробить человека, если бы врезалась на полном ходу. Анька на всякий случай тоже активировала “Берегиню”. А желудь, взглянув на ее недоверчивую физиономию, лишь усмехнулся.

— Салаги.

— Слышь, морской волк, веди уже! — огрызнулась Грасс.

Спустившись, мы оказались в довольно просторном помещении. Судя по всему, оно располагалось прямо под вокзалом — стены подрагивали от стука колес. Группа рабочих перетаскивала какие-то коробки. В другой стороне тащил мешок с мусором уборщик в ярком комбинезоне. Желудь жестом велел нам притормозить.

— Сейчас, как выйдем, двигайтесь сразу направо и вдоль стены до маленькой двери с желтой табличкой. Я отведу глаза кому надо, — инструктировал проводник.

Мы с Аней молча кивнули. Высунувшись, Желудь сконцентрировался — я ощутил резкий выброс силы — и махнул нам.

Мы побежали. Анька шла первой и едва не напоролась на груду пустых ящиков. Я врезался ей в спину, она тихо зашипела и обошла кучу. Дверь с желтой табличкой была буквально в тридцати шагах, но это время показалось мне бесконечным. Денисов давил на плечо, ноги заплетались от усталости, а мозги кипели от неопределенности.

Анька добежала быстрее всех и вопросительно уставилась на дверь.

— Че стоишь? Открыто там! — Окликнул ее Желудь. Он был на самом краю купола, и его могли услышать. Но, к счастью, рабочие отошли достаточно далеко.

Аня рванула дверь на себя и влетела в проем. Я ломанулся следом за ней, последним заскочил Желудь и аккуратно закрыл дверь.

— Так, теперь будет проще, — выровняв дыхание, сказал он. — Сейчас войдем в метро через служебный ход. Если кто встретится, ничего не делайте — сам разберусь.

— Хорошо, — отозвался я.

Здесь Желудь был явно в родной стихии. Парень безошибочно ориентировался в коридорах, дверях и отыскивал нужные повороты.

“Любишь метро?” — спросил я, от поворотов и коридоров начало рябить в глазах.

“Любить его не обязательно”, — отозвался Желудь. — “Просто с моей деятельностью в Букуреште долго не протянешь, если не изучишь Подземку. Здесь ведь из интересного не только метро. Можно сказать, под землей целый город в городе”.

Занятно, что в путеводителях об этом почти ничего не писали. Я прочитал лишь о местном метрополитене да о том, что дакийцы строили много бомбоубежищ во время последних войн.

“Как понимаю, подземкой пользуются люди определенного образа жизни”, — предположил я. — “Простым обывателям зачем сюда лезть?”

“Ну, жизнь по-разному поворачивается. Но в Букуреште жить под землей — своего рода историческая традиция. Началось все с подземных ходов в эпоху, когда еще крепость была цела. Потом, после войны Империи с Османами, когда, собственно, Дакия и образовалась как государство, люди сохранили привычку строить запасные варианты убраться подальше. В каждой церкви был тайный выход, в каждом богатом доме, во всех учреждениях… Это, кстати, спасло много жизней”.

Я кивнул, хотя понимал, что Желудь этого не увидит.

“Потом, когда оружие усовершенствовалось, начали строить бомбоубежища”, — продолжал рассказывать неформал. Я не перебивал его, потому что парень явно любил тему, в которой разбирался. — “Тогда, после Австро-дакийской, начали копать бункеры и бомбоубежища. Метро еще в начале прошлого века планировали, но потом война началась, стало не до того. И вот, после предпоследней войны наконец-то появилось метро. Что интересно, проектировали и строили его имперские инженеры. У местных просто не было таких навыков”.

“Значит, у вас тут все готово к встрече апокалипсиса”, — пошутил я.

“Здесь апокалипсис случается раз в полвека, а то и чаще”, — не оценил юмора Желудь. — “Земля словно проклятая. Так что подземные коммуникации и такая широкая сеть — это необходимость на случай, если снова жахнет”.

“Извини, не подумал”.

“Да нормально. Я просто уже слишком давно здесь живу — проникся местным менталитетом”, — отмахнулся проводник. — “А метрополитен здесь и правда крутой. Четыре линии — не в каждой европейской столице столько. На подходе еще и пятая. А потом построят шестую — от вокзала до аэропорта, и тогда вообще будет красота. Особенно для таких, как я”.

Меня подмывало спросить, чем же именно Желудь занимался в Букуреште. И так было понятно, что парень предпочитал вести дела на улице и явно был знаком с местными маргиналами. Может это было прикрытием. Может внедрился ради какого-то задания. В общем, вопрос я оставил при себе — бестактно. Сам скажет, если что.

Тем временем Желудь подошел к закрытой двери, а я почувствовал тот особенный запах метро — значит, пути были где-то рядом. Проводник подождал нас, вопросительно поднял брови и указал на Денисова. Я покачал головой — нет, не очнулся.

— Сейчас прогуляемся по станции. Не отставайте, нам нужно перебраться на другую сторону.

Он отпер дверь каким-то хитрым ключом. Мы вышли в самом начале платформы. Горожане столпились в ожидании поезда и почти не обратили на нас внимания. Я на всякий случай старался отводить глаза особо любопытным — все же тащил на себе человека без сознания, еще и мерцал контурами защитного заклинания!

— Быстрее, — сквозь зубы процедил Желудь, и мы вышли в самое скопление людей. Судя по всему, станция была пересадочная, потому что движение здесь было очень активным. Я едва успевал уворачиваться.

Metroul Bucureștean — а именно так оно называлось по-дакийски — было во многом похоже на Петропольское, но все же здесь чувствовалась самобытность. Вместо имперских подвижных составов здесь вывели на пути нововизантийские вагоны. Да и экономия на электричестве тоже ощущалась: архитекторы явно намеренно ограничили на станциях световые решения, из-за чего освещение здесь казалось тусклым.

Сама станция оказалась довольно невзрачной. Я уже привык, что петропольское, да и родное питерское метро восхищало уникальностью каждой станции. Особенно Площадь Восстания или Автово — настоящие шедевры советской архитектуры!

В Букурештском метро большинство станций оформили в нейтральных бело-серых и голубых тонах. Иными словами, не до жиру. И все же один элемент на станции смог меня поразить. Я даже замешкался, разглядывая удивительно яркую мозаику, венчавшую лестницу перехода между станциями.

— Шевелись! — поторопил Желудь. — Осталось всего ничего.

Я отвлекся от картины, но она все равно стояла перед моими глазами. Дакия, несмотря на все войны, была страной золотого солнца, сочной зелени и тенистых гор — эти мотивы старались отразить на плафонах светильников, в орнаментах на кафеле стен.

А над лестницей было расположено мозаичное панно с изображением дакийского пейзажа. Мозаика была выполнена из разноцветной смальты и показывала природу в мирное время: чистое голубое небо, пышные деревья, золотистые посевы на фоне