Шрифт:
Закладка:
Моя приятельница развелась с мужем лишь потому, что вдруг увидела паркет в собственном доме – с проплешинами, белыми полосами. Этот паркет заставил ее изменить всю жизнь, спокойную, налаженную, стабильную. Но тогда каждая проплешина на паркете кричала об изменах, предательстве супруга. И уже стало невозможно клеить накладки на ножки стульев, прикрывать потертости коврами, делать вид, что все хорошо… Реставрировать – себе дороже. Можно покрыть лаком, но иногда проще отодрать, не оставив ни единой половицы, и положить новый. Пусть не паркет, а ламинат, зато честный. Дать себе шанс на новую жизнь.
Еще одна подруга рассказывала, что не смогла жить со шторами и ушла от бойфренда накануне свадьбы. Шторы выбирала и вешала мама бойфренда. Что-то с золотом, богатое, тяжелое. Подруга несколько раз спросила, можно ли поменять шторы – они ее душили так, как иногда душит запах цветов. Но бойфренд ответил нет – мама обидится. И тогда стало понятно, что жить в этих шторах невозможно. Ерунда? Каприз? А может, знак судьбы?
У мужчин такого не бывает? Еще как бывает! Мой давний друг, по самые уши влюбленный в прекрасную барышню и мечтавший прожить с ней до конца своих дней, так и не сделал предложения. Он попал в анекдотическую ситуацию, когда пришлось прятаться под кроватью. Нет, появился не муж и не еще один бойфренд, а мама барышни. Та оказалась не готова к знакомству с родителями, да еще при таких обстоятельствах, и упихала моего приятеля под кровать. После этого они расстались.
– Ты хотел оказаться в шкафу? – смеялась я, когда он мне это рассказывал.
– Нет. Понимаешь, у нее под кроватью была идеальная чистота. Ни пылинки. Я лежал и думал: это она так каждый день убирает или до меня там еще несколько мужчин побывали и стерли всю пыль? – ответил совершенно серьезно приятель.
– Ты не спросил?
– Нет, потому что оба варианта мне не нравились. Знаешь, мне кажется, в любом доме должно быть что-то с изъяном. Пусть везде чисто, но хоть один шкаф забит хламом. Кухня блестит, а в холодильнике бардак. Не знаю, как объяснить… Она всегда была идеальна… слишком. И это меня пугало. Хотелось увидеть хоть какое-то несовершенство.
– Да уж… теперь я понимаю, почему на меня смотрели все мужчины, когда я шла по улице с одним накрашенным глазом, забыв накрасить второй. Или в деловом пиджаке, при полном макияже и в майке-алкоголичке и старых спортивных штанах, которые забыла переодеть, потому что меня отвлекли домашние дела, – рассмеялась я.
– Об этом я и говорю. А в ней было все настолько идеально, что мне становилось страшно. И чистый пол под кроватью стал последней каплей…
Мой приятель вскоре женился на другой, совершенно несовершенной барышне и был счастлив.
Я спрашивала у мамы, были ли у нее подобные триггеры. Что стало последней каплей, заставившей ее уехать из села в столицу?
– Нет, откуда? При чем здесь вещи или посуда? – удивилась мама.
Ее память не цеплялась за предметы. Ее решения никак не были связаны с подсказками судьбы. Она в это не верила. Как и бабушка.
* * *
В очередной приезд мама пошла в сельпо отдавать подарок тете Вале. Она привезла ей платок с какими-то немыслимо яркими цветами, прошитый люрексом, сверкающий на солнце. Я увязалась следом, хотя не любила ходить с мамой по селу. Но тетя Валя разрешала мне выбрать любые конфеты и насыпать в кулек. И мама как раз шла к вечернему завозу хлеба. А так хороша теплая корочка, оторванная от буханки.
Когда мы вошли в магазин, я не узнала тетю Валю – она покрыла голову черным газовым платком, который повязывали те, кто носил траур.
– Тетя Валя, кто-то умер? – ахнула я.
– Да, дочка моя, Светочка. В этот день, – ответила тетя Валя.
Я замолчала и посмотрела на маму. Та кивком велела мне выйти из магазина.
У тети Вали не было никакой дочки, я это точно знала. У нее вообще никого не было – ни мужа, ни другой родни. В этом я была уверена. Но многие женщины в селе говорили о погибших родственниках так, будто те живы. Многие носили траур годами, десятилетиями.
– Надо было ей уехать, – сказала мама, выйдя из сельпо и выдавая мне кулек с конфетами.
– Почему? Тетю Валю все любят, зачем ей уезжать? – удивилась я.
– Иногда нужно уехать, чтобы начать новую жизнь. Не цепляться за прошлое, – объяснила мама.
– Как ты?
– Да, как я.
– А что тетя Валя сделала? Тоже опозорила семью, как ты? – уточнила я.
– Откуда ты это взяла? Про то, что я семью опозорила? – строго спросила мама.
– Так все говорят. Ну все в селе. Но мне все равно, – поспешно объяснила я.
Вечером мама с бабушкой ругались. Мама кричала, что завтра же увезет меня и больше никогда не привезет. Что это ненормально – ее дочь, ребенок, думает, будто мать опозорила семью, даже уверена в этом. Кто ей такое в голову вбил? Как вообще бабушка могла это допустить? Бабушка отвечала, что не может отвечать за сплетни и слухи. И на каждый чужой рот платок не накинешь.
– Знаешь, а вот никуда я не поеду, – вдруг крикнула мама, – буду как Валя. Останусь и каждый божий день стану мозолить всем глаза. Чтобы те, кому надо, нервничали и спать по ночам перестали.
– Ольга, не надо. Подумай о дочери. Пока тебя нет, все молчат, – просила бабушка маму.
– А пусть говорят. Только им сказать нечего! – Мама ушла во двор курить.
– Бабушка, а у тети Вали была дочь? – спросила я.
– Да, была, Светочка, – ответила бабушка.
– Она умерла?
– Нет, пропала без вести.
– Это как?
– Когда кто-то пропал, и о нем нет известий. Когда труп не нашли и поэтому не могут признать человека мертвым. Но и среди живых его нет. Поэтому считается, что он пропал без вести, – объяснила бабушка. – Вырастешь, расскажу тебе… сейчас не время.
Бабушка так и не успела рассказать мне эту историю, а мама рассказала, не дожидаясь, пока я вырасту.
Тетя Валя была русской. Это важно. В селе всегда спрашивали, «чья ты девочка», и
