Шрифт:
Закладка:
Ладно! Если я ошибусь, он поправит. Главное, не торопиться, чтобы успел вмешаться. Никаким другим я не пользовалась, поэтому...
- Стандарт.
Делаю несколько надрезов по периметру раны, как делал он. Капли крови наливаются, пряча разрезы... Подсознательно жду команды "тампон" или "отсос". Но это же я должна ее отдавать, да?
- Так... - дышу глубже, сердце колотится. - Тампон.
Он сушит кровь. Ее не много.
В четыре руки мы отсекаем от черепа мягкую ткань и отворачиваем ее.
- Бери пилу, - твёрдо распоряжается Хасанов.
Я?!
Нет, ну пожалуйста! Я же не умею.
- Каждому из нас это придется когда-то сделать первый раз, - видимо считывает мою панику. - Чем плох этот?
- Я бы хотела сначала попробовать в морге!
- Там череп и тут череп. Давай. По обозначенной линии.
Боже...боже...боже! Спаси пациента и меня, пожалуйста.
Пила напоминает маленькую болгарку.
Жму на кнопку, пила с тонким жужжанием вибрирует в руке. Неуверенно прижимаю к кости. От запаха палёного меня накрывает дополнительно.
Мне кажется, я сейчас отъеду...
И одна часть меня в панике отключается. Вторая ускоренно перебирает - толщина костей черепа в разных зонах... угол спила... места где проходят крупные сосуды... прокручивает "записи" трепанаций, отыскивая похожий случай.
- Так... молодец... - комментирует Хасанов. - Только быстрей работай.
Боже, я молодец?!
Моя психо-эмоциональная кома становится глубже, но действую я почему-то увереннее. После трепанации вынимаю осколки, коагулирую сосуды. Хасанов подсказывает... Мои голосовые связки свело, я нема как рыба!
Это не самая сложная операция для исполнения. Стандартная, да. Но это не значит, что для пациента хороший прогноз. Мозг повреждён... Но я практически в состоянии медитации перебираю его мозг. Мое дело сделать все, что возможно.
В какой-то момент я вдруг осознаю, что что-то не так со звуком. И что вокруг меняется атмосфера.
Отрываюсь, поднимая взгляд. Все ожидающе смотрят на меня.
- Давление падает, брадикардия... - ещё раз повторяет Борис Горыныч.
Пульс критично замедляется.
- Сейчас будет остановка сердца! - подсказывает Хасанов. - Зотова, действуй.
Испуганно опускаю руки.
- Руки над столом! - тихо рявкает он.
Дергаюсь, поднимая их вверх, словно сдаваясь.
- Хасан, пора. Некогда ждать, - нервничает Горыныч.
Аппарат издает однотонный писк.
- Зотова, ну?
Я же знаю-знаю-знаю... В голове белый шум!
Внезапно выныриваю из волны панического отупления.
- Адреналин "один"... Атропин! Тоже один. Дефибрилляция!
Мы начинаем реанимировать. Все как во сне. Я словно на себе чувствую открытый мозг пациента. Ужасное состояние! На второй инъекции его сердечный ритм оживает.
И нужно продолжать. А я чуть живая от стресса.
Сглотнув ком в горле, молча и криво шью, касаясь ловких пальцев Хасанова. Он сводит края раны. Это долго… сначала мозговую оболочку. Потом - мягкие ткани на черепе. От напряжения сводит плечи и пальцы.
Пациента увозят. Я плыву в санблок, не чувствуя под собой ног и ничего не соображая.
Он выжил. Это главное.
Никого не замечая, срываю окровавленный халат и как робот захожу в душ. Вода обрушивается сверху. Даже не чувствую горячая она или холодная.
Обернувшись полотенцем выхожу.
Сажусь в угол на кушетку. Закрываю глаза. Дверь тихо хлопает...
Я знаю, что это он. Едва уловимый запах и специфическое давление в грудной клетке... Которое случается только в его присутствии.
Он садится рядом, всовывает мне в руки стакан чая. И обнимая за плечи, прижимает меня спиной к себе.
Чувствую его губы на затылке. Чай мятный, с молоком. Не горячий...
Меня расслабляет и начинает потрясывать.
- Одевайся и поезжай домой.
- А если... ещё... кто-то...
- Я Варшавину позвонил, он выйдет на пару часов раньше. А завтра и послезавтра у тебя выходной.
- Меня же сожрут. Дежурить некому...
- Это мои проблемы. Я найду.
- А Лера?
- Влад с ней побудет на выходных. Отдохни. Ну и... родственники же там у тебя.
- Спасибо.
- Ты все сделала хорошо. Будешь ассистировать на плановой реконструкции позвонка в поясничном отделе, - многозначительно выделяет он, словно зная про мои болевые точки.
- Реконструкции?? - оживаю я.
- Скину видео пары удачных операций. Обязательно посмотри.
Интенсивно киваю, как китайский болванчик.
Поцелуй в висок.
Уходит...
Я не люблю мать Ника. Всеми фибрами души. Нет, она не чудовище. Она глупая хабальная баба, с которой отец в длительной командировке изменил маме. Он был мчсником. И может никто бы не узнал об этом, но случился Никита. После продолжительного треша с оббиванием наших порогов беременной Валентиной Ивановной родители развелись.
Мы уехали к маминым родителям, далеко на периферию. .Вернулась я сюда к отцу, когда поступала в институт. С Валентиной они так и не сошлись. Но Ник тогда уже жил у него.
Простецкий светлоглазый мальчишка. Не слишком-то мы подружились в силу разницы в возрасте, но кровные узы взяли свое. И через какое-то время, я начала чувствовать его неотъемлемой частью семьи. А он меня слушаться. Через раз, но все же.
Отец погиб за год до несчастного случая с Ником. В очередной командировке.
У меня не поднялась рука отправить брата обратно к матери в деревню. Так и живем вместе в моей квартире, а его однушку сдаём. Отец позаботился, чтобы мы оба остались с жильем.
После смерти отца, Валентина несколько раз пыталась перебраться к нам, намекая на свободную квартиру Никиты. Но я встала в стойку богомола и не позволила! Оформлена она пока на меня. Отец на счет валентины иллюзий не питал и побоялся оформлять на несовершеннолетнего Ника.
После несчастного случая Валентина Ивановна припухла со своими инициативами. Ребенок-инвалид, это совсем не одно и то же, что взрослый подрабатывающий сын, верно? Но иногда она приезжает на пару тройку дней и зовёт Никиту обратно. Как мне кажется, зная наверняка, что он ни за что не согласится.
И я стала не любить ее в десять раз сильнее. Моим чувствам она отвечает искренней взаимностью. Мы друг друга едва терпим.
