Шрифт:
Закладка:
– Что с тобой? – спросил Том.
Феникс посмотрел на госпожу Ли. Потом, едва переставляя лапки, подполз к столику, на котором лежала открытая книга – один из многочисленных медицинских справочников.
– Мама, я хочу тебе что-то сказать.
– Говори, конечно!
Птица поддела клювом обложку книги и захлопнула её.
– Я хочу сказать всей семье.
Птенец был серьёзен.
– Сидни, – попросил Том, – пожалуйста, сходите в подвал. Позовите обезьяну, Мистраль и Ринга Нека.
Он сам поднялся на чердак, где господин Ху был занят инвентаризацией. Услышав, в чём дело, тигр отложил блокнот.
– Мы с госпожой Ли ожидали чего-то подобного ещё с тех пор, как ему стало нехорошо во дворце. Но феникс сам должен сказать нам своё слово.
Ступая мягкими лапами, Страж неслышно спустился вниз, сопровождаемый учеником. Остальные уже собрались в комнате. Двое драконов занимали почти всё свободное пространство. Обезьяна нашла себе местечко сверху на шкафу, Сидни уселся на столике рядом с фениксом.
Когда Том и господин Ху заняли места рядом с Жэв и госпожой Ли, феникс приподнял голову. В его взгляде читались печаль и смирение, но он не произносил ни слова. Лишь слёзы ручьём лились из его глаз. Господин Ху вынул из нагрудного кармана носовой платок и протянул его птице. Феникс приложил глаза к платку – сначала один, потом другой – и, утерев слёзы, собрался с духом.
– Больше всего на свете я мечтал, чтобы у меня была семья… – начал он.
– И она у тебя есть! – закивал Сидни.
– Самое страшное для меня – это разлука с вами…
– Мы ни за что не расстанемся! – заверил Том.
– К сожалению, это неизбежно… – прошептал феникс.
– Тебе больше ничего не грозит, – стала успокаивать его Жэв.
Птенец грустно покачал головой. Хохолок из перьев у него на макушке качнулся туда-сюда.
– Да, Ваттен мёртв. Но я вместе с прабабушкой смотрел телевизор. Люди и сейчас продолжают убивать друг друга. Я пробудился слишком рано. Мир не готов к моему появлению.
– Дай миру время! – попросил Том.
Феникс заглянул ему в глаза:
– Мама, ты хочешь, чтобы я сделал мир во всём мире?
Том сглотнул:
– Нет. Конечно, нет.
Феникс медленно провёл по столешнице когтями:
– Мира нет. Его нет в сердцах, даже в моей семье. Когда тётушка задумала недоброе во дворце, мне стало так больно…
Мистраль смущённо переступила лапами:
– Мы с королём уладили наши разногласия.
Птица уставилась в потухший телевизор:
– Гнев и ненависть повсюду. С каждым днём моя боль сильнее.
– Станет ещё горше, когда повзрослеешь, – вздохнула госпожа Ли. – Чем старше ты будешь становиться, тем острее будешь чувствовать. Рано или поздно…
– …Боль станет невыносимой, – закончил за неё феникс.
– Что ты собираешься делать? – дрожащим голосом спросил Том.
– Я… думаю, мне лучше снова вернуться в яйцо.
Том будто снова перенёсся в тот день, когда погибла бабушка. Точнее, тогда он так думал. В тот день мир для него рухнул. А сейчас его мир рухнул опять. Страдания феникса были для него как нож в сердце, но снова потерять навек самое дорогое…
– Я не отпущу тебя!
– Прошу, мама, не смотри на меня так!
Том кинулся к господину Ху:
– Скажите ему, что нельзя так поступать!
Страж подал птенцу носовой платок, тот снова утёр слёзы.
– Боюсь, решение было неизбежным, – обратился Страж к фениксу, – но вы должны были принять его самостоятельно. Мне лишь не было известно, как скоро это случится.
Его слова были разумны, но в голосе была горечь.
– Ты что, больше не любишь нас? – спросила Жэв.
Феникс дотянулся до её плеча, пернатой щекой прижался к её лицу.
– Люблю. Потому и хочу уйти.
Госпожа Ли тяжело вздохнула.
– Пришло время нам обратиться к разуму, а не к сердцу.
– Дедушка и прабабушка правы, – согласился феникс. – Мы все понимаем, что так надо.
У Тома возникло странное чувство, будто он поменялся с ребёнком местами. Феникс говорил как родитель, как взрослый.
Жэв, всхлипывая, повернулась к нему:
– Не пускай его, тебя он послушает!
Мальчик не мог пошевелиться, будто силы разом покинули его. Но он как никогда был уверен, что знает правильный ответ.
– Не могу.
При этих его словах феникс свободно взмахнул крыльями и взлетел в воздух.
– Спасибо, мама! Я знал, что ты поймёшь.
Жэв не выдержала и зарыдала:
– Ну почему, Том? Нельзя же всё время поступать правильно! Хоть один раз сделай что-то по-своему!
– Потому что он Страж по своей сути, – еле слышно ответил господин Ху.
– Да, таковы Стражи! – провозгласил феникс.
Сделав круг, он опустился на плечо тигру, потом попрощался с каждым из близких. Том смотрел на него и тёр глаза рукавом. И вдруг он вспомнил загадочные слова императрицы: «Сокровище становится ещё дороже, когда его теряешь». Она пыталась его предупредить. Феникс спикировал к нему на плечо.
– Я не оставлю тебя. Я всегда буду рядом.
Рядом сидела Жэв:
– Я тоже буду рядом с тобой, – пообещала она фениксу. – Буду тебя ждать.
– Мы будем о тебе заботиться. А когда уже не сможем, найдём того, кто будет любить тебя так же сильно, как мы, – поклялся Том.
Огненно-красное крыло погладило его лицо ласково, как лёгкий ветерок.
– Я знаю.
Том перевёл взгляд на бабушку и господина Ху.
– Что нужно для превращения? Нам надо провести какой-то ритуал?
Госпожа Ли развела руками:
– Мой правнук всё знает сам.
Захлопав крыльями, феникс опустился на столик. Цокая когтями, прошёл по столешнице. Остановился в центре и вдруг, запрокинув голову, раскрыл клюв и запел. Его пение становилось всё выше и заливистее, воспаряя ввысь, прямо к звёздам. Каждый звук пронизывал слушателей насквозь, словно их уши щекотало невидимое перо. Песнь феникса была совсем иной, нежели у императрицы, но была столь же древней. Мягким, ласкающим покрывалом она укутывала сердца, способная растопить холод самой тёмной ночи. Все страхи и сомнения, какие до сих пор оставались в сердце Тома, испарились, растворились в магии божественного тепла. Феникс пел, расправив крылья и распушив хвост, и в какой-то момент начал поворачиваться вокруг себя, совершая вечный, незыблемый круг – плавно, размеренно, неотвратимо, так же, как планеты из тысячелетия в тысячелетие движутся по своим орбитам. Так же, как солнце с приходом утра сменяет на небосклоне луну. Так же, как мир однажды придёт на смену войне в каждом уголке земли.
Кружение феникса ускорялось, песня становилась тише, и к концу её на столике осталось яйцо. Последние ноты древней мелодии проникли тончайшим отзвуком сквозь скорлупу и