– Странно, что они не вспомнили о мусульманах. Может, потому, что ислам на семь веков моложе и не был тогда таким агрессивным?

– Речь шла исключительно о проблемах христианства.

– Камю писал, что христианство навязывает нам воображаемый, а не истинный смысл существования человека.

– Постулаты светского писателя, пусть и верующего, сомнительны.

– Но согласитесь, что разность религий при едином боге только разобщает людей. Где корни этой проказы – ненавидеть представителей другого вероисповедания или атеистов, ненавидеть разнопартийцев и цветных. Чего проще: живи по совести и жить давай другим. Не получается. Значит, самость первична, а ненависть в натуре людей.

– Слишком серьёзные выводы. На самом деле толпа упёрлась в обычаи: мусульманка в хиджабе, русская в кичке, украинка в венке из цветочков. А какая разница?

Соседка говорила спокойно, я же почему-то разволновалась:

– Если в основе всех религий лежит любовь, тогда «и аз воздам» больше похоже на месть. Даже корни слов общие. Возмездие первым совершил Бог, изгнав из рая Адама и Еву за непослушание. Не по греху жестоко. А в чем проступок новорожденного, не успевшего сделать вдох? Говорят, первородный грех. А кто начал?

Моя собеседница поморщилась:

– Не зная Евангелия, нельзя так свободно его толковать. Писание не надо понимать буквально.

– Что значит свободно? Всё написано внятно, а буквально нельзя воспринимать ничего, так много смыслов несёт слово. В телесном существовании столько несуразностей, что невольно возникает сомнение – вряд ли такую дрянь, как человек, изобрёл всесильный Бог, да ещё по своему образу и подобию. Конечная цель такого творения сокрыта наглухо, но чтобы оставить Бога на непревзойдённой высоте, церковь старается примирить нас с бессмыслицей бытия. Но только земного. О посмертном пути у религии тоже нет сколько-нибудь внятного объяснения, да она и не пытается – не настолько глупа.

– Есть ли Бог и справедлив ли Он – вопрос атеиста. Верующий не оценивает Бога с моральной стороны, мораль – понятие чисто человеческое, к Богу неприменимое. Зачем атеистам рассуждать о несуществующим, по их мнению, Боге? Нет – ну, и успокойся. А выходит наоборот: это верующий спокоен, а неверующий вертится, как грешник на сковороде, пытаясь куснуть божественное то с одной, то с другой стороны, в результате – поломанные зубы. Ответа нет и быть не может: или верь, не подвергая сомнению наличие Бога, или отойди, не смущай слабых.

Я не сдавалась.

– А десять заповедей Моисея? Нет ничего более кастрирующего сознание. Они не оставляют даже крохотной лазейки для свободы. Утверждать, что осознанная свобода в добровольном соблюдении заповедей – верх цинизма. Между тем свобода – самая первая естественная потребность личности. Выходит, личность, как таковая, вере, а тем паче церкви, не нужна. Говоря по-научному: создание Вселенной есть опыт с отрицательным результатом.

Соседка пододвинула к себе костыли, готовясь сбежать от моей назойливости.

– Девочка, выбросьте эту чушь из головы. Вы остались живы, значит, Бог вас любит…

– Не слишком ли крепко?

– … и наступит время, когда вы не сможете без Него обойтись.

– Другие как-то обходятся.

– Я им сочувствую.

И она похромала в коридор. Было ощущение, что её аргументы убедительнее. Почему? Больше споров на эту тему я не заводила.

Вскоре зав отделением, яркая пышногрудая армянка с очень ухоженным лицом, подбросила мне новое развлечение:

– Ежедневно с вами начнёт беседовать наш психоневролог Кирилл Николаевич Галушка.

Я прыснула в ладошку – меня насмешила фамилия. Ну как с таким прозвищем лечить идиоток вроде меня?

– Это обязательно?

– Так полагается. Очень хороший врач, – добавила для убедительности заведующая, неверно истолковав мою реакцию.

Однако зуд у меня не прошёл.

– А с ним можно флиртовать?

Начальница выглядела сбитой с толку, но быстро нашлась:

– Ни в коем случае. У него жена и трое детей.

1 августа.

Галушка оказался холёным мужчиной за тридцать, с фигурой борца в тяжёлом весе, бритой головой на редкость правильной формы и задумчиво-отрешённым взглядом, как будто он видел что-то в грядущем, чего другие не знали и знать не могли. Он не мигал, или мигал так быстро, что я не успевала улавливать. Ходил пружинисто, с чуть отставленными от торса руками, и излучал спокойную уверенность. Обстоятельный, вдумчивый и очень уютный. Наверное, его жена обитает в мире, не подверженном резким переменам, и незаметно счастлива.

Как потом выяснилось, это был сомневающийся в себе самоед, у которого никогда не было не только жены, но даже долговременной любовницы, потому что его смущала ответственность, а влюбиться до такой степени, когда уже не размышляют, не случилось. Ни одна женщина не удовлетворяла его вкусам, хотя он хорошо знал, что даже с научной точки зрения любовь вырастает не из предпочтений, а из чего-то эфемерного и неопределённого. Он боялся своей физической силы, старательно обходил драки и вообще выяснения отношений. Чужие аргументы рождали у него сомнения в собственной правоте и запоздалые сожаления, что не сумел убедить противника словами. Коллеги уважали его за профессионализм, но считали врачом «со странностями», что вполне укладывалось в специальность «психотерапевт».

Всё это я узнала много позже, а на первом лечебном сеансе Галушка сказал:

– Если хотите умереть всерьёз, прыгать надо не с третьего этажа и не на клумбу, а с пятнадцатого и на асфальт.

Я покраснела.

– Довольно странная рекомендация для последователя Гиппократа.

– Ну, почему же? Ничто так не отрезвляет, как правда. Хотели удивить, доказать, что вам плохо, а никто не верит. Разжалобить. Вы не психическая больная со склонностью к суициду, а глупая девчонка, которая неправильно питается. Тяжёлая мясная пища долго переваривается, а вы и так склонны к меланхолии. Ешьте рыбу и больше овощей.

Я задохнулась от злости.

– Сами вы рыба… Вам бы зубную боль в сердце!

– Болит – значит живое. Жизнь нам дана ненароком и безвозмездно. Надо уважать и беречь.

– Тот ещё подарочек, за который расплачиваешься до самого погоста, а может, и дальше.

– Такова природа вещей.

Тоже мне прорицатель.

Галушка приходил каждый день, кроме субботы и воскресенья. Он расспрашивал меня о детстве, о родителях, прочитанных книгах и любимых кинофильмах. Что-то комментировал, но чаще просто поощрительно улыбался. Казалось бы, ничего особенного, но я перестала в ужасе просыпаться по ночам и раздражаться по малейшему поводу, а вскоре так привыкла к своему собеседнику, что ждала встречи, как любовного свидания. Когда увильнёшь от смерти, многое выглядит проще. У меня исчезли табу, чрезмерная стеснительность и появилось желание врать и испытывать недозволенное. Хотя врать