Шрифт:
Закладка:
Это электрическая машинка Бо для стрижки волос.
Глава двадцатая
— О господи! — вырывается у Джека.
Бо просто смотрит на меня, вытаращив глаза. Он и вообще-то стал немногословен, но я ухитрился лишить его всего запаса слов, какие у него еще остались.
Я провожу ладонями по голове. Не уверен, что я все сделал так, как надо. Понимаю — надо было больше волос снять с боков, чем сверху, так что, наверное, стрижка получилась не совсем правильная, но, как бы то ни было, я подстриг себя почти «под ноль».
Бо кашляет. А потом начинает хохотать. Багровеет, хватается за бока. Ловит ртом воздух, как выброшенная на берег рыба. Джек тоже смеется. Они просто в истерике. Слезы текут и все такое прочее.
А смех куда заразительнее любых микробов, которых я так старательно убивал с помощью жидкости «Purell», поэтому и меня тоже разбирает хохот.
— Давайте посмотрим на это! — восклицает Джек. — Принеси-ка нам свои состриженные волосы!
Я возвращаюсь в ванную и вынимаю отрезанные пряди волос из корзинки для мусора.
— Мать честная, да этого бы на свитер моему малышу хватило!
— У тебя есть ребенок? — спрашиваю я.
— Нет, но будет когда-нибудь.
— Ну если так, то я когда-нибудь научусь вязать!
* * *
Время посещения пациентов заканчивается в девять вечера, но у Джека какие-то особые отношения с медсестрой в этом отделении. Какие именно особые, этого я не понимаю, но как бы то ни было, ему удается своей улыбкой кинозвезды уговорить ее сделать для нас исключение.
В палате — свободная кровать. А еще довольно удобное кресло.
— Подремлем немного, — говорит Джек. — И улизнем до того, как на дежурство выйдет утренняя смена.
— Ты пойдешь с нами? — спрашиваю я.
— А ты возражаешь?
— Нет.
— Погоди, ты еще увидишь, как я мчусь на своем инвалидном кресле! Ты за мной не угонишься.
Тут, конечно, здорово похоже на тюрьму, но все-таки не тюрьма. Это больница, и Джек — свободный человек.
Теоретически.
Однако врачи не разрешают ему покидать территорию больницы, а уж тем более ему бы не позволили ехать шесть миль в инвалидном кресле до центра города. Поэтому мы крадемся в темноте. Будто совершаем побег из тюрьмы. В этом деле Джек тоже полагается на свою подружку-медсестру, которая помогает нам, и наш уход остался незамеченным.
Первая остановка: завтрак.
Сначала официантка провожает нас к кабинке, но понимает, что это не получится. Она смущается и роняет стул, который старается отодвинуть, чтобы предоставить Джеку место за обычным столиком.
Джек одаривает официантку одной из своих сногсшибательных улыбок, называет ее милашкой и просит ее не переживать. Просит только побыстрей принести нам три чашки кофе, да погорячее.
Когда официантка уходит, Джек говорит:
— Похоже, новенькая. Парни вроде меня… мы тут частенько зависаем. Журналисты любят угощать нас бифштексами, если мы с ними треплемся про больницу или про то, как нам пакостит правительство… да мало ли еще про что. А я только свою головоломку собираю. — Он смотрит на Бо: — А ты-то как?
— В каком смысле?
— В каком виде твои кусочки пазла?
Бо не отвечает.
Джек переводит взгляд на меня:
— В какой форме твой братец, Леви? Я же сказал: тело — это пазл. И самый заковыристый его кусочек — это мозг.
Это глупо, я понимаю: есть у тебя волосы или их нет, это ничего не говорит о том, каков ты внутри, и это тебя не меняет. Но вот я сижу с этими двумя парнями. И я чем-то на них смахиваю, и почему-то все становится совсем другим. Я чувствую себя иначе.
— Думаю, ему не помешала бы кое-какая помощь, — говорю я и поворачиваюсь к Бо: — Думаю, тебе не помешала бы помощь в том, чтобы собрать свой пазл.
Брат размешивает сахар в кофе и медленно кивает:
— Потом. После сегодня.
Утро быстро переходит во вторую половину дня. Да, Джек передвигается очень быстро для человека в инвалидном кресле, но шесть миль — это все-таки шесть миль. Я сказал всем нашим, что мы постараемся встретиться с ними около десяти утра, а мы уже опаздываем на несколько часов.
Я посылаю сообщение Перл, моему послу в их компании:
«Мы в пути».
Перл сигнализирует в ответ:
«Не спешите. Миллион сильных пока что насчитывает несколько сотен».
Я:
«Ждите. Покури. Скоро увидимся».
Перл:
«Я больше не курю, оболтус. Ты разве ничего не заметил?»
Я:
«Чего конкретно?»
Перл:
«Ричард терпеть не может курева. Мне нравится Ричард. Дальше сам думай».
Джек, похоже, на седьмом небе от радости. На мой взгляд, это довольно-таки странно для парня, обливающегося по́том и вертящего колеса своего инвалидного кресла руками, затянутыми в кожаные перчатки. Расстояние немалое — почти десять километров. Наверное, когда-то Джек участвовал в благотворительных забегах на десять километров или в мероприятиях на День благодарения, когда люди собираются вместе и бегают. Что-то подсказывает мне, что Джек пробегал десятку меньше чем за тридцать пять минут.
Но сегодня на эту дистанцию у нас уходит гораздо больше времени.
— О да! — выкрикивает Джек, тяжело дыша. — Сладкий запах свободы! Прекрасный город, прекрасный мир! Мать честная, как здорово быть живым.
Бо дружески подталкивает его вперед.
— Да нет, серьезно, — продолжает Джек. — Ведь мы можем просто колесить по улицам, зная, что в мусорном баке не припрятана бомба! — Он указывает на контейнер. — И мы знаем, что этот грузовик не везет террористов, готовых открыть огонь.
И парень указывает на белую «тойоту»-пикап, припаркованную на противоположной стороне улицы.
Точно такую же, как та, от взрыва которой Бо улетел в кювет.
— А ты много таких там видел? — спрашиваю я. — Белых «тойот» с террористами?
— Иногда это были «ниссаны». Иногда у них в кузове лежали бомбы. Дело в том, младший братец, — говорит Джек, обращаясь ко мне, — что за жизнь накапливается столько мелочей, на которые во второй раз и не обратил бы внимания, но вот это… вот это в памяти застревает. Переполненные мусорные баки. Белые пикапы. Сразу холодный пот по спине, понимаешь?
— Да, — отвечаю я. — Понимаю.
Может быть, это звучит
