Шрифт:
Закладка:
Зачем трупы обезображивать? Объявить на весь мир, что расстреляли и старательно уродовать тела? Ну, спрятали – понятно, а обезображивать для чего? Полагаете, если бы колчаковцы тогда же нашли могилу, то не догадались бы чьи останки? Тем более, что личные вещи, драгоценности, по которым можно определить чей труп погребён в могиле, обнаружены рядом. Логика, где? – спросил Тимофей Иванович и сам же ответил: – Простая инсценировка. Их обезобразили, как раз для того, чтобы скрыть, что останки чужие, не царственной семьи, при этом оставили массу артефактов, точнее улик-вещей вокруг. Где логика – прятать трупы и оставлять предметы их личного обихода? Правда, я допускаю мысль, что трупов там и вовсе не было…
Старик в очередной раз прилёг и закрыл глаза, давая понять, что разговор закончен. Семён Семёнович принялся расхаживать по палате, обдумывая, как ещё можно опровергнуть доводы приведённые отцом Серафимом. Получалось плохо.
Вдруг Свистунов замер, потом резко повернулся к собеседнику и спросил:
– Стоп, стоп. Так, если государь остался, жив, не отрекался и умер своей смертью, то…Россия – монархия? Престол есть, нет только царя. Остаётся принять миропомазание взойти на престол и…?
– Ага! Догадались?! – торжествующе воскликнул старик. – Впрочем, он мог умереть и не своей смертью. Одни поговаривают, что это было ритуальное убийство, а другие якобы видели заспиртованную голову государя в кабинете главного врача…Но это не меняет юридической стороны дела.
– Монархия…это ведь почти диктатура?
– Что за глупости? Скажите, как называют руководителя, который точно знает, что уйдет через несколько лет? – спросил Тимофей Иванович и тут же сам ответил: – Временщик! А ваша хваленая демократия не что иное, как свобода выбора временщиков и та относительная.
Свистунов растерянно пожал плечами, не зная, что ответить и, чтобы сменить тему спросил:
– Вот ещё вопрос.… Послушайте, значит, некоторые персоны за границей объявившие себя членами семьи Романовых могут оказаться действительными?
– Я вас умоляю, – не открывая глаз, ответил старец Серафим, – нет, конечно.
– Но ведь шанс у них был убежать или может их обменяли?
– Вот, если вы, например, окажетесь без средств существования и ночлега в родном городе, что будете делать?
– К родственникам обращусь или близким.
– Вот-вот, а для Александры Федоровны Европа дом родной, а значит и для её детей. Или вы забыли, что она немка? Родной город Дармштадт. А двоюродный брат Николая II – английский король Георг V. Кстати, похожи как братья-близнецы. Николай Александрович копия Георг или наоборот. Неужели полагаете, что такие родственники позволили бы им нищенствовать или монашествовать?
Свистунов ничего не ответил и вновь принялся отмеривать шаги от одной стены до другой. Затем он вдруг остановился и резко повернулся в сторону Тимофея Ивановича. «А почему…?» – начал было говорить он и осёкся. Старик лежал на постели, подложив под щеку обе ладошки, и сладко спал.
Семён Семёнович улыбнулся, тоже забрался на свою постель, и уже через несколько минут тоже похрапывал, завернувшись в синее суконное одеяло.
Внутренний двор больницы был полон народа. Погода стояла изумительная. Мягко пригревало солнце. Редкие клочки серых облаков лишь оттеняли голубизну осеннего небосклона. В узком проёме между больничными корпусами открывалась богодухновенная картина – на опушке соснового бора, казалось, прямо из кипящей зелени, вздымался белый храм. Его золотые купола, хоть и лишённые крестов, сверкая на солнце, только подчеркивали незыблемость веры.
Люди толпились на дорожках, сидели на скамейках и лежали между кустов сирени прямо на газонах, подставляя землистые лица тёплым лучам. Больные собирались в стайки, оживленно переговариваясь, улыбались и радовались нежданной прогулке. Одни вполголоса припевали частушки и весёлые песенки, другие пытались пританцовывать под их незамысловатое исполнение. Похороны были в самом разгаре.
Впервые за долгое время больным было разрешено выйти из палат во внутренний дворик, поэтому прощание с бывшим главным врачом больницы, никак не могло затмить такое радостное событие. Смерть весьма известного, но чужого всем человека не могла омрачить приподнятого настроения всех сразу и каждого в отдельности.
Прямо перед памятником неопознанному герою зияла могильная яма. Рядом с ней стоял закрытый гроб, установленный на два табурета. Обилие венков и искусственных цветов подчёркивали высокий чин покойника и особую торжественность момента. На самом памятнике уже сияла недавно прикрученная латунная табличка с надписью «Стасюк М. А. Видный медицинский и административный деятель». Из этого стало понятно, что памятник обрёл имя, и значит сборищам на этом месте пришёл конец.
На главной аллее дворика, близ могилы, возвышалась наскоро возведённая трибуна из нестроганых досок, затянутая кумачом. С минуты на минуту ожидалось появление Верховного целителя.
Около часа назад Боссель, как всегда перед публичным выступлением, в сопровождении охраны отправился в подвал. По обыкновению больницеармейцы остановились на лестнице, а Верховный целитель отпер замок, вошёл внутрь и вновь закрыл за собой дверь на шпингалет. Несмотря на то, что блевотина, которую достаточно давно изрыгнул Полковник, высохла, вонь от неё продолжала висеть в воздухе, но Алексей Савельевич уже не обращал на это ни малейшего внимания.
Боссель с комфортом расположился в удобном офисном кресле, внимательно уставился на испачканную, но уже высохшую тельняшку и приготовился выслушать инструктаж.
– Так, прямо сядь, – резко произнёс невидимка. Верховный целитель вскочил с места и встал по стойке «смирно»
– Ладно, садись и слушай, – снисходительным тоном произнёс голос и принялся говорить. В тишине подвала негромкая речь звучала убаюкивающее, и Бося чуть не задремал, но при этом его мозг продолжал записывать услышанное. Невидимка умолк. Боссель поднялся с кресла и спросил:
– А что все-таки с Крысоловом делать?
– Ну, я же тебе говорил – ликвидировать. Немедленно. Тебе свидетели нужны?
Алексей Савельевич активно помотал головой в знак отказа, аккуратно подвинул кресло к стене, прощально помахал грязной тельняшке рукой и направился к выходу. Здесь он мгновенно нацепил маску «Тюдзё» – молодого аристократа и в таком виде объявился перед охраной.
Когда Верховный целитель вышел через чёрный ход во внутренний дворик, толпа с ликованием встретила его аплодисментами и жизнеутверждающими лозунгами. На его лице красовалась уже другая маска – «Ясэотоко»– измождённого мужчины. В понимании Боси она наиболее соответствовала выражению скорби и приличествовала текущему моменту.
Больницеармейцы бесцеремонно расталкивали больных в стороны, давая возможность руководителю свободно продвигаться к трибуне. Алексей Савельевич махал народу то правой, то левой, то обеими руками вместе, лучезарно улыбаясь. «Чем больше их топчешь, тем больше они тебя уважают», – сквозь зубы процедил он.
