Шрифт:
Закладка:
«А что с Машкой?» — подумал Хорст, снова вспомнив меткую метательницу пищевых продуктов.
Машка… Его теперь вечная память…
Где-то рядом разговаривали люди. Голоса их показались Хорсту знакомыми. Он приподнял голову, и тут ее снова пронзил острый приступ боли. Он застонал. Голоса тут же смолкли. Потом послышалась яростная брань, на голову Хорста обрушился новый удар, и он опять потерял сознание.
— Ладно, уходим, — раздраженно бросил помощникам Шварц. — Доедем до ближайшего телефона, ты, Игнат, вызовешь ментов.
— А почему я? — попытался возразить тот.
— А потому, что самый умный! Еще вопросы будут? Нет? Тогда сваливаем. Нам еще Ботаника надо оприходовать, он меня уже достал, — прорычал Шварц.
На пустырь они вернулись минут за пять до назначенного времени. Ваньши на месте не было.
— Не торопится, — прокомментировал ситуацию Дыня.
— Одно слово — Ботаник, — презрительно хмыкнул Игнат.
Шварц воровато огляделся вокруг. Никого.
— Вот что, Игнат, прогуляйся вдоль забора. Увидишь Ботаника, дуй к нам. А мы с Дыней ему тут встречу организуем, — сказал Шварц. — Дыня, ты готов?
— Всегда готов!
Дыня сменил трубу, оставленную второпях в квартире Гершензона, на бейсбольную биту. В его лапах она казалась не толще спички. Игнат с ворчанием повернулся к друзьям спиной и направился в сторону тропинки.
— Тогда давай! — скомандовал Шварц.
И Дыня обрушил биту на голову своего друга. Дерево хрустнуло, кость тоже. Игнат, не проронив ни слова, ткнулся носом в траву. Голова его неестественно вывернулась, словно он, лежа на животе, хотел посмотреть на небо. Но не мог.
— Ты ему шею сломал, — определил Шварц, разглядывая мертвого помощника, как диковинный экспонат в музее.
Дыня, довольный до крайности, подобрал обломки биты, забросил их подальше и пошел к машине за новым орудием. Ботаник должен был подойти с минуты на минуту.
Когда Крюков с Крамским подъехали к дому Гершензона, возле подъезда уже скопилось несколько машин с голубенькими номерами и две медицинские — «скорая» и труповозка. Крюкову это сильно не понравилось.
— Кажется, мы немного опоздали, — подтвердил его сомнения Крамской.
Сержант милиции отгонял любопытных. Из квартиры доносился бубнящий голос следователя прокуратуры: «Тело мужчины, на вид сорока — пятидесяти лет. Лежит на левом боку…»
На лестничной площадке курили опера в штатском. Дверь квартиры распахнулась, на пороге появился Шабанов.
— Почему курим? — напустился он на своих подчиненных. — А ну жилой сектор отрабатывать — кто что видел! Быстро разобрались по подъезду!
Опера с ворчанием неохотно направились к лестнице — кто наверх, кто вниз. Крюков укоризненно покачал головой.
— И ты еще спрашиваешь, почему я к тебе в отдел не перехожу? Да вот потому, — он кивнул на уходящих оперов, — что вся романтика раскрытия убийств сводится к тому, чтобы таскаться от одного дверного половичка к другому и обзванивать квартиры. Как коробейники или нищие. Типа: «Сами мы не местные, отстали от поезда. Поможите, люди добрые, кто сколько сможете». Тьфу!
Шабанов был удивлен и не скрывал этого.
— Блин, какая встреча!
— Не блин, а Крюк, — поправил сыщик. — Опер Крюк.
— Слушай, — Шабанов хлопнул его по плечу так, что чуть не оторвал руку вместе с ключицей. — Что с тобой сегодня случилось? Почему ты приехал позже меня? В лифте застрял?
— Нет. Сидел в сортире, ждал, пока воду дадут, — парировал сыщик. — И давно ты тут крутишься? Поди, и преступника уже поймал?
Полковник Шабанов сиял, как портрет Бенджамена Франклина со стодолларовой бумажки нового образца.
— Еще не поймал, но за этим дело не станет. Тебе что-нибудь говорит такое имя: Дмитрий Минаев?
— Вообще-то Минаев — это не имя, а фамилия, — поправил Крюков. — А что, ты нашел его именной абонемент в баню или это было вырезано на ручке ножа, которым убили жертву?
— Всего лишь паспорт. Он лежал прямо под трупом.
Крюков нахмурился. Снова ксива Хорста… Кто-то очень старается подставить и утопить паренька.
— А самого владельца паспорта поблизости не оказалось?
— Нет, но он оставил свои следы на орудии преступления. Кстати, это не нож, а обрезок трубы. Мужику голову размозжили. По документам жертвой должен быть Гершензон…
— Да, это он. Я его опознал, — из квартиры вышел Крамской, он был мрачнее тучи.
— Вы его знали? — подозрительно прищурился Шабанов.
— Не просто знали. Он звонил к нам в отдел часа два назад. Говорил, что владеет какой-то ценной информацией, — объяснил Крюков. — А мы, дураки, вместо того, чтобы сразу приехать, перед новым начальством прогибались. Отчитывались — кто и почему с обеда задержался или раньше на десять минут с работы ушел. Детский сад пополам с борделем! И не гляди на нас, как путанка на две сотни баксов. У нас алиби. Железобетонное. Фактическое алиби!
— Да? Жалко, — признался Шабанов. — Нет, я, конечно, верю, что вы никого не убивали, но рапорт ты все равно черкани. Так, на всякий случай.
Крюков не обижался. Он слишком давно знал своего друга, а вот Крамской забеспокоился. Сыщик отвел полковника в сторону.
— Кроме паспорта за что-нибудь уже уцепился? — спросил он.
Шабанов глубоко задумался, прикидывая — говорить или не стоит.
— Нутром чувствую — свои замочили. Вошли чисто, как к себе домой. Дверь или сам хозяин открыл, что вряд ли, поскольку он инвалид, или ключики раздобыли.
— И на том спасибо, — Крюков позвал Крамского, и они вместе стали спускаться вниз.
И, в самом деле, зачем мешать занятым людям?
Хорст очнулся в незнакомой комнате. Он лежал на диване. За окном было темно. У него страшно болела голова, больше он ничего не понимал. Постепенно сознание и память возвращались. Поднялся. Прошел в ванную. Умылся холодной водой. Пощупал — на затылке шишка с кулак. Вроде не тошнит, это хорошо. Значит, мозгов нет, а то мог бы и сотрясение заработать.
Он вышел из ванной и только тут заметил, что в кухне у окна кто-то стоит. Он подошел. Это была Машка. Она не поворачивалась. Хорст стоял у нее за спиной дурак дураком и не знал, что сделать или сказать. Машка не плакала.
— Папу убили, — сказала она.
Хорст стиснул зубы. Значит, опрокинутая каталка и рука ему не приснились.
— Когда я вошла, ты лежал рядом с папой. Они
