Внешние данные – огонь, но одевается, как дешевая проститутка, и ведет себя соответственно. Мне-то похер, мне с ней детей не рожать, семью не строить. А вот ей есть о чем задуматься. Если продолжит в том же духе, то день мудозвона придется отмечать круглогодично.

– Я у тебя шампанское в баре видела. Захватишь? – приблизившись вплотную, буквально впечатывается в меня своими сиськами.

– Захвачу, – киваю я, опуская взгляд на ярко-накрашенные губы. – Беги шубку пока надевай, – отстранившись, хлопаю ее по заднице и направляюсь к барной стойке. Шампанское и правда лишним не будет. День мудозвона, бл*ь. Эпично и, главное, в тему.

Из квартиры выхожу в приподнятом настроении, но уже через пару минут мои планы очистить мозг от всего лишнего за счет безмозглой красивой соседки летят к чертям собачим. Богданов все-таки не выдержал. Явился пожаловаться на женское коварство и нелегкую мужскую долю.

– Кравцов, я к тебе, – из только что подъехавшего такси вываливается пьяный вдрызг Олег и идет, точнее, шатается в нашу сторону. Майя испуганно пятится назад, а я успеваю его поймать, не дав рухнуть мордой в снег.

– Такси тормозни, – коротко бросаю Майе. Она шустро убегает вперед, договаривается с таксистом, чтобы подождал, пока я дотащу Олега до машины. – Я с ним поеду, Май, – засунув медвежью тушу друга в салон, киваю на пакет с бутылкой шампанского. – Это утешительный приз. Без обид?

– Заходи, когда обводишься. Я свободна всю ночь, – не спешит сдаваться Майя, диктуя мне номер квартиры. – Можно, я позвоню?

– Не сегодня. Сам наберу, если что, – тактично отшиваю девчонку, после чего обхожу автомобиль и сажусь рядом с водителем. Оглянувшись через плечо, смотрю на вырубившегося друга, говорю таксисту куда ехать и набираю Маринку.

– Везу домой твою пропажу. Сразу говорю, Олег вхлам. Отмечал до упаду счастливую новость.

– С кем?

– Откуда я знаю? С Максом, наверное. Приехал ко мне один.

– Ты – самый лучший, Саш, – обрадовано щебечет в трубку Богданова.

– Знаю. Вари кофе и готовь диван в гостевой. У вас останусь.

Глава 15

Кравцов

Заваливаюсь домой около десяти утра, специально громыхаю дверью, оповещая о своем прибытии. Напрасно стараюсь, потому что, судя по шуму воды, доносящегося из ванной, Олеся в душе. Отмокает после пьянки и гнусаво завывает в голос. Отнюдь не песни, как обычно бывает, когда она встает в хорошем настроении. Сегодня у нас по сценарию плачь Ярославны. С рыданиями, соплями и икотой. Сначала дел наворотит, а потом в слезы. Пожалейте дуру несмышлёную. Сука, как же меня задрал этот детский сад, штаны на лямках.

Скинув в прихожей пуховик и обувь, раздраженно прохожу в квартиру и агрессивно барабаню в дверь ванной.

– Выходи. У тебя минута, чтобы сопли подобрать, – громко, так, чтобы наверняка услышала, рявкаю я. Рыдания внутри резко затихают, а шум воды, наоборот, усиливается. – Время пошло, Олеся. Я не шучу. Дверь вынесу, а платить за ремонт тебя заставлю.

Засекаю время и иду в спальню. Кровать заправлена, на полу лежит открытый чемодан с небрежно набросанными в него вещами. В верном направлении мыслит. Наконец-то взрослое решение. Не хочешь жить по-человечески – уходи.

И все вроде правильно и логично. Именно на такой расклад и реакцию я и рассчитывал, но почему-то от вида собранных Веснушкиных шмоток свирепею еще сильнее. До такой степени, что со всей дури пинаю дурацкий розовый чемодан. Тот влетает в стену и захлопывается, часть содержимого успевает вывалиться наружу. Выпустив пар на ни в чем неповинную вещь, подхожу к окну, тру пульсирующие виски, пытаясь успокоить сверлящую боль. Надо переключиться, сконцентрироваться на чем-то другом. Смотрю во двор. Снег снова валит стеной. Небо затянуто серыми тучами, ни намека на просвет. На площадке ни души, ни одного свободного парковочного места. Привычное сонное утро воскресенья. Развернувшись спиной к унылому серому пейзажу и опершись на подоконник, в напряженном ожидании гипнотизирую проем спальни. Секунды неумолимо текут сквозь пальцы, гребаная минута давно истекла, но чему я удивляюсь? С пунктуальностью у Олеси тоже беда.

Она появляется бесшумно и на удивление внезапно, словно призрак, воплотившийся из воздуха. Либо я был так занят сражением с бушующим внутри гневом, что пропустил, как открылась дверь ванной комнаты. Веснушка неуверенно делает несколько робких шагов в комнату и застывает, подняв на меня несчастный взгляд. В плюшевом спортивном красном костюме с оленями и в теплых носках Олеся и сама похожа на трусливого Бемби. Яркий цвет толстовки подчеркивает нездоровую бледность лица и покраснения вокруг глаз. Влажные волосы собраны в небрежный пучок на затылке, веки опухли от слез, в глазах отчаянье, губы искусаны и дрожат. Она часто моргает, стараясь не расплакаться снова. Пытается храбриться, выпрямляет плечи и продвигается еще на пару шагов. Затем смотрит в сторону, на свой переместившийся чемодан, и прикрывает рот трясущейся ладошкой, беззвучно всхлипывает, опустив голову, и вся словно сжимается и гаснет, лишившись последних сил.

– Я не знаю, что сказать, – мяукает, как выброшенный под дождь беспомощный котенок. Такой же, как те, что мы везли в коробке к черту на куличиках. Но тогда Олеся выглядела и вела себя иначе. Не тушевалась и не лезла за словом в карман.

Осознание произошедшей с ней разительной перемены скребет где-то глубокого за ребрами, не дает сделать полноценный вдох. Я, бл*ь, и сам не знаю, что сказать. Все слова и упреки улетучились, как сигаретный дым, потеряв какой-либо смысл. Покурить бы сейчас, но не тащить же ее с мокрой головой на балкон. И так всю зиму ходит сопливая и с охрипшим горлом.

Она медленно подходит вплотную, все так же не поднимая глаз, и потерянно тычется носом в мой свитер, обнимает обеими руками и прижимается всем телом, плотно закрывая глаза.

– Прости, пожалуйста, – хрипит сбивающимся голосом, отчаянно впиваясь пальцами в мою спину.

Я снова вспоминаю про злосчастных котят и, сделав глубокий вдох, обнимаю вздрагивающие худые плечи в ответ. Это происходит непроизвольно, на чистых инстинктах. Мозг в глубокой заморозке, эмоции рулят, заставляя утешать ту, что почти на сутки превратила меня в бешеного ревнивого идиота.

– Все не так… Это спектакль для родителей, – сипло шепчет Веснушка, сгребая в кулаки ткань моего свитера. – Я такая дура, Страйк. С Виком у нас ничего. Совсем… Клянусь чем угодно. Он меня выручил и всё.

Бл*ь, ну я же должен злиться, изрыгать гром и молнии, гнать ее в шею и избавиться наконец-то от утомительных бесперспективных отношений. Но ничего подобного не происходит. Как под гипнозом я глажу ее плечи, стираю большими пальцами сочащиеся из-под зажмуренных век слезы и бережно беру в ладони заплаканное пепельное лицо, заставляя взглянуть на меня. Она открывает мшисто-зеленые глаза, и я вязну в них, как в топком болоте, считая янтарные всполохи на потемневших радужках.

– Мы когда-то встречались. Я была сильно в него влюблена. Это правда… – собравшись с духом, продолжает исповедаться Олеся. – Потом Виктор уехал в Париж, чтобы ухаживать за своим дедом, а я стала встречаться с тобой, и все как-то само собой закончилось. Он вернулся неделю назад, мы поговорили и решили остаться друзьями. Виктор с самого начала знал про тебя… и тебе я о нем говорила, но ты не поверил, – припоминает она наш давний разговор.

Так оно и было. Я тогда не воспринял ее слова всерьез, считая чудачкой и выдумщицей, набивающей себе цену. Значит, француз был настоящий, а я – тот, с кем она изменила ему, когда обстоятельства вынудили парня уехать. Зашибись история. Заставляет задуматься о многом.

– Для чего ты потащила его с родителями знакомиться? Зачем весь этот цирк, Олесь? – мой голос звучит на удивление ровно и спокойно, несмотря на то, что внутри снова концентрируется неконтролируемый и вполне оправданный гнев. – Ты меня стесняешься? Или снова врешь, придерживая своего француза, как запасной аэродром после моего отъезда?

– Я не хочу с тобой расставаться, – она уходит от прямого ответа, опуская ресницы, и тем самым только подливая масла в огонь. – Но уйду, если ты больше не хочешь иметь со мной ничего общего.

– Прямо сейчас уйдешь? –