Шрифт:
Закладка:
День пролетел незаметно. Чересчур скоро, как показалось, в листве над головой стало просвечивать красным. Вскоре начала сгущаться темнота, постепенно окружая со всех сторон.
Пушистые белки, которых то и дело замечал до этого, теперь попрятались, и лишь изредка мелькнёт на ветвях беличий хвостик или что-то мелкое проскачет по плечам или голове, цепляясь коготками за волосы.
Таргитай перестал чувствовать ноги, от голода свело желудок. Чуя неладное от проклятых ягод, он уже снова озирался в поисках лопухов. Он был горячо благодарен, что за весь день не встретил ни одного путника, ни одной лесной берегини. Не хватало ещё, чтоб прекрасная хозяйка леса увидела, как он стонет в кустах со спущенными портками.
Пока шёл, стемнело. Когда ноги уже в конец отказались двигаться и дударь собрался уснуть прямо на прелых листьях, за деревьями блеснул огонёк.
Похлопав себя по щекам, сгоняя сонливость, Таргитай направился прямиком туда. Машинально проверил, легко ли вынимается Меч из ножен. Хотя драться прям сейчас ну вот совсем не хочется. Ни за какие пряники. За Добро или Справедливость – пожалуйста, но чуть позже, когда выспится и поест.
Сквозь сплетённые над головой ветви уже виднеется бледная луна. Слева послышалось негромкое рычание. Однако, когда повторилось, Таргитай понял, что это урчит в животе.
Дуновение ветерка принесло сильный запах тины, застойной воды. Он различил близкое кваканье лягушек, меж деревьями мелькнуло гнилостно пахнущее болото. Цветы кувшинок в свете луны показались сделанными из жемчуга, искрятся, будто в магическом сиянии.
Раздвинув ветки, невр вышел к одиноко стоящей избушке. Луна заливает поляну мертвенно-бледным светом. Видно каждую травинку, каждый листочек на могучих деревьях. На стволах заметны наросты – отталкивающие, как огромные старческие родинки.
Избушка из толстых брёвен возвышается над землёй благодаря мощным лапам, похожим на куриные. Таргитай рассмотрел крупные когти, каждый – размером с его ладонь.
Окна в избе гостеприимно светятся. Чуткое ухо невра различило тихий скрип. Присмотревшись, Таргитай понял, что избушка едва заметно раскачивается на гигантских куриных лапах, будто ей скучно стоять вот так без дела.
Дверь распахнулась, и на пороге появилась старуха. Из-под платка выбиваются седые волосы. Левый глаз прищурен. Картину дополняет длинный, горбатый нос. Старуха оскалила зубы в улыбке.
– Проходи, богатырь, проходи, – молвила она, поманив длинным худым пальцем. – Давно за тобой приглядываю. Угощу хлебом-солью. И спать уложу, коли не побрезгуешь.
Таргитай медлил, бабка какая-то странная, да ещё и в этой избе – наверняка, ведунья. Кто знает, что у неё на уме. Ему хотелось залечь на отдых, а не бороться с нечистью.
– Проходи, не страшись, – вновь позвала бабка, уже настойчивее. – Ты едва на ногах стоишь, Сварог. Уж тебе-то вреда не причиню, хе-хе.
Услышав своё новое, божественное имя, Таргитай сник. Ноги сами потащились к избушке. Из открытой двери гостеприимно бьёт свет, аппетитно тянет жареным мясом и похлёбкой.
– Чего загрустил? – спросила карга, улыбаясь гнилыми зубами. – Да, привыкай. Теперь ты не просто витязь, странствующий по свету. Все, кто не из простых смертных, будут узнавать тебя сразу. Это маги или волхвы не признают, боги заметны лишь тем, кому сами открываются.
Войдя, Таргитай робко окинул взглядом просторную горницу. На стенах развешаны пучки сухих трав, темнеют гроздья связанных луковиц.
Половину избы занимает массивная печь. Перед ней кривится покосившийся от ветхости стол. Заслонка в печи светится малиновым, оттуда несёт жаром. На столе раскорячился парующий чугунок. От аромата борща рот невра мгновенно наполнился слюной.
– Проходи, не стой на пороге, – сказала бабка за спиной, чуть не вталкивая внутрь. – Не к лицу богу стесняться. Боги нынче такие, что двери вышибают пинками. На юге вон устраивают интриги, собачатся. А некоторые вообще обращаются в животных и брюхатят чужих жён да девок.
Таргитай уселся на лавку подле стола, продолжая обнюхивать воздух, как голодный пёс, которого пустили погреться.
– В древности боги были скромнее, – продолжала карга. – Под стать людям, что им поклонялись. А новые, те – не стесняются, как и нынешний народ. Одни под стать другим, Сварог. Или предпочитаешь, чтобы по старинке звала Таргитаем?
Дударь махнул рукой, посмотрел без застенчивости.
– Эх, бабушка. Что Сварог, что Таргитай, а есть хочется так, что аж переночевать негде!
– Мужчины всегда голодные, – кивнула бабка, поставив на стол широкую миску из камня. Таргитай узнал старый добрый кремень, из которого у Мрака была секира в Лесу. – Все беды для вас лечатся добрым ломтем мяса.
Бабка щёлкнула пальцами, и миска наполнилась дымящимся, наваристым борщом из чугунка. В ноздри Тарху ударил умопомрачительный запах.
Взяв ложку, он принялся шумно хлебать. Второй рукой ухватил краюху хлеба.
– Ты ведунья, бабушка? – спросил он, хлебая борщ и звучно пережёвывая всплывающие куски мяса. – А то, гм, твоя избушка… на куриных ногах…
– Ведунья, Таргитай, – согласилась бабка, пристально его рассматривая. – Ведунья. Ведала, что ты идёшь через лес и подсовывала тебе неурядицы, чтоб посмотреть, каков ты из себя. Лень и голод – твои сильнейшие пороки. Я привыкла испытывать людей, такова моя суть. Ещё ты любишь девок, но после случая с теми ягодами… гм… решила никого к тебе не подсылать.
Таргитай покраснел до кончиков ушей. Едва не поперхнулся, промычал что-то с набитым ртом и раздутыми, как у хомяка, щеками.
Пока ел, на лице проступало удовлетворённое выражение. После второй миски лицо сделалось, как у наевшегося сметаны кота. Бабка мановением длани заставила чугунок уплыть по воздуху назад в печку, а на столе возник глиняный кувшин и солидных размеров ковш.
Таргитай сделал большой глоток. Почувствовал, как усталость уходит, а в мышцы возвращается лёгкость. Рот расплылся в довольной улыбке.
– Медок мой понравился? – спросила старуха, подмигнув. – Лесной, на ягодах и травах всякому силы прибавит. Но тебе-то сил не занимать. Ты смог освободить Промета. Держал на плечах небо, Таргитай. Кому как не тебе бороться за Правду и Справедливость. Ты же хочешь именно этого?
Дударь сперва в смущении отвёл взгляд, но потом вновь посмотрел на ведунью.
– Ты будто читаешь в моём сердце, бабушка! Как тебя звать?
Ведунья улыбнулась. Таргитаю на миг показалось, что вместо старческого лица промелькнул лик красивой молодой женщины.
– Меня называют по-всякому, – ответствовала старуха, и Тарху снова почудилось, что в её глазах блеснул молодой задор, а морщин как не бывало. Но вот она вновь сидит перед ним с изъеденным морщинами лицом, похожим на старый пожелтевший пергамент.
– Можешь звать меня Яга, – сказала старуха и добавила со значением: – Баба Яга.
– Давно здесь живёшь? – спросил Таргитай, оглядывая
