– В чем, интересно? – Даже Леша, всегда необычайно учтивый к Кате, не удержался от смеха.

Катя вновь раскраснелась, видимо, на ум ей не пришел ни один довод, а присутствие за столиком чужих людей, перед которыми ей менее всего хотелось ударить в грязь лицом, заставляло ее переживать свое поражение намного сильнее. Она даже кусала губы от досады, а я не мог не думать о том, что она была на редкость дубинноголовой.

Вы скажете: как же так, ведь совсем не давно ты изливал здесь на бумаге пространные признания в том, что любил Катю за глубину, а вот уже в который раз называешь ее непробиваемой и тугой на ум? И будете по-своему правы! Однако ж, если читатель вспомнит, то я признавался также в том, что в те годы не понимал Катиной глубины, не распознавал ее, как не видит бездонности моря человек, вглядывающийся в болотного цвета волны, человек, убежденный, что море мелкое, оттого лишь, что ему в силу ограниченных способностей собственного зрения не дано оценить расстояния до его дна. Все это я осознал намного позже, лишь годы спустя, однако… не будем забегать далеко вперед.

А в данное мгновение моя влюбленность померкла, и мне представилось, что рядом со мной сидит девушка с томными глазами и глуповато-поднятыми, будто изумленными дугами бровей. Что этот человек мог делать рядом со мной? Позорить меня перед всеми? Все-таки музыканты ничего не знали и не видели, кроме своей музыки!

– Да… – вдруг протянул Андрей и вновь уставился на Катю так, словно разглядывал необычайный музейный экспонат. – А ведь я бы вернулся. Вернулся, бы, Катерина, и семью увез обратно. Только ведь это все было бы не то…

– Но почему?

– Дело в том… Дело в том, что мы уезжали из совсем другого государства… Советского государства. А возвращаться опять в новое, в другое – нет мочи. Боюсь, при всех своих достижениях Россия не выдержит сравнения со своим предшественником.

Я засмеялся, усмехнулся и Леша:

– Это с «совком»-то?

Тут же на лицах наших новых знакомых мелькнула едва уловимая тень; я почувствовал, что невольно задел их, но словно кто-то неведомый толкал и толкал меня, заставляя произносить все то, что я произнес:

– Вновь стоять в очередях за мясом и молоком, не говоря уже о вещах, вроде мыла, спичек, брюк, обуви… Приходить в магазины с пустыми полками? Рукоплескать зажравшимся партийным лидерам, непонятно, когда спящим, а когда умершим от старости на заседаниях? Ведь эта закостенелая система не имела ни единого шанса на выживание в соперничестве с капиталистическими странами. Нулевая промышленность и экономика, только одна военка…

– Нулевая экономика? – Владимир чуть не задохнулся, когда сказал это. – На момент развала она составляла 20 процентов от мировой. А сколько сейчас? Два-три процента?

Я покраснел, потому что не знал точных цифр, а проверить их слова никак не мог.

– Двадцать процентов? – Воскликнула Катя. – Это действительно так?

И мужчины, и женщины: все утвердительно покачали головами.

– Тогда почему же… очереди и дефицит всего?

Андрей воскликнул:

– Катя, милая, это все искусственно создавалось Горбачевым! Искусственно нарушалась складская логистика и заводское планирование. Дети! Вы такие дети! Неужели вы никогда не задавались вопросом, почему в сталинское и хрущевское время, да даже в брежневское, полки ломились от товаров, а экономика росла, а в горбачевское вдруг возник дефицит? Так это Советский Союз был недееспособен? Или все правители после Сталина?

– Ты слишком строг с молодежью. – Мягко улыбнулась Анна. – Когда-то мы тоже были молодыми, и тоже этого не понимали, возмущались, что ничего не купишь, верили, что это потому, что социализм – не имеет будущего.

– Нет-нет. – Возразил я. – Как можно все сваливать на одного человека, на партийного предводителя? А как же сама система, не должна она была толкать и выталкивать его как недееспособного? Почему тогда его выбрали руководить страной? Виной всему был сам закостенелый аппарат…

– Что такое «аппарат»? – Не без сарказма в голосе сказал Андрей. – Ты так говоришь Саша, как будто это некая машина, которая управляет всей страной и вдруг заржавела, и перестала работать.

– А разве нет? – Поддержал меня Леша.

– Нет! – Андрей засмеялся. – Это огромное количество людей, составляющее пирамиду власти по всей стране, и часть из них действует на благо государства, а часть, как гангрена, гниет и разлагается, охватывая все больше людей, пока не проникает в верхушку власти, и тогда-то все приходит в упадок. Государственный переворот после смерти Сталина не был случайностью, как и не мог быть совпадением расстрел его преемников.

– Андрей то имеет в виду. – Вступился Владимир. – Что если бы советский строй был бы нежизнеспособен, то Сталин бы никогда не смог аграрную страну превратить в промышленного гиганта, опередившего все страны мира за десять лет.

– Ну, знаете ли. – Вновь вступился за меня Леша. – Диктатура всегда очень эффективна на короткий срок. Она загоняет массы людей в жуткие условия и заставляет трудиться не покладая рук. Поэтому сталинское жесткое обращение с огромным количеством рабочих и дало такие плоды. Но страна не может все время существовать в таких жутких условиях. Никто это не выдержит.

– Да кто кого загонял? Слушай, Леш, давай на живом примере. А то голословно получается. – Владимир перебил его. – Вот возьмем мой родной уральский город Магнитогорск. Если ты будешь изучать его историю, то узнаешь, что металлургический комбинат начали проектировать в конце двадцатых, а закончили строительство… в 1932-м году! Ты же сам проекты выполняешь, можешь представить себе, насколько это невозможная ситуация. Один проект должны были делать пять лет, а вместо этого стройку завершили за четыре года.

– Это чудо какое-то. – Произнесла Катя.

– Чудо! Это люди, которые строили комбинат, стоя по горло в холодной речной воде. Это уральские инженеры, начавшие строительство одновременно с проектированием. Можете себе такое представить в современном мире или где-то на западе? Проектирование шло параллельно со строительством! Всюду на такие стройки приезжали зараженные коммунизмом люди и брали на себя самые сложные задачи. Потому что не может подневольный человек совершить, как ты правильно заметила, Катя, чудо. Даже за деньги – не может. А за идею – да.

– Хотя Сталин платил очень высокие зарплаты, соразмерно вкладу рабочего или инженера в проект. – Заметил Андрей. – Это при Хрущеве всех уравняли, и смысл работать лучше других утратился.

Не слушая его, Владимир продолжил свою мысль:

– И вот каждое такое чудо как Магнитогорск возьми изучать, читать про него, и увидишь, что история везде одинаковая: неравнодушные люди, которые в самых невозможных, немыслимых ситуациях устраивают совещания и