лопнула рама прицепа; нам ее исправили в гостинице «Маньяра». Дальше направились к Нгоронгоро, где забрали оставленное лагерное снаряжение. И наконец, миновав Винди-Гап и первую площадку, с которой намечался старт нашего полета над кратером, принялись отсчитывать петли на долгом спуске к равнине Серенгети.

Бывают первые впечатления, навсегда врезающиеся в память. Я никогда не подозревал, что район Серенгети так прекрасен. Сперва шла пересеченная местность, но после Олдовайского ущелья, когда машины выбрались на великую равнину, у меня дух захватило. Наша колонна состояла из трех машин (Ален захватил еще одну из своих), так что я один сидел в кабине «Джипси» и мог свободно выражать свое изумление и восхищение, каскады бессмысленных слов извергались, никого не раздражая. Люблю, особенно под гул мотора, кричать, выражая свой восторг при виде волшебного ландшафта. Люблю в песне излить ликование, вызванное картинами, которые открываются моим глазам. И теперь, сидя в скрипучей машине, вместе с ней подскакивая на ухабах, я говорил, и пел, и кричал, и мне все не верилось, что такое место в самом деле есть на свете. Три машины катили вперед по равнине, и тысячи животных трусили рядом с нами.

Конечно, и в кратере Нгоронгоро была тьма животных, но там так не поездишь. Нельзя развить хорошую скорость, нет никакой уверенности, что доедешь до намеченного места — скалы, болота, сама почва связывают вас. А здесь, в Серенгети, где земля скатертью расстилалась перед нами и вдали манил горизонт, можно было ехать, ничего не опасаясь. Животные заразили нас беспечным отношением к земле, по которой они бежали, — чувством, которое гармонировало с их собственным упоением и восторгом. Они скакали рядом с нами, колотя землю копытами, и мы помогали им превращать почву в летучую пыль.

Мы шли с большим интервалом — что за радость дышать пылью из-под колес идущей впереди машины! — и каждый из нас был один в своем рокочущем мире. Можно подумать, что есть инстинкт, не позволяющий животным терпеть, чтобы их обгоняла машина[13].

Они рвутся вперед. Когда машина их настигала, все эти гну, зебры и газели удваивали скорость. Во что бы то ни стало им надо было обойти нас, взять верх над нами. И они бежали все быстрее и быстрее. Как нацелятся куда, уже не свернут, хотя бы грозило столкновение; лучше все силы обратят на то, чтобы не уступить первенства. От этой страсти к соперничеству содрогалась земля кругом. И мчались наперегонки наши лошадиные силы и мелькающие конечности копытных. Звучало традиционное приветствие Серенгети.

Не только большие гну и зебры одержимы этой страстью, газели Гранта и Томсона также подвластны ей. Но если первые тяжело скакали рядом, то вторые прыгали и пританцовывали, и так это у них получалось очаровательно. Казалось, гонка их ничуть не утомляет. Сколько бы ни бежала газель, она все так же легка на ногу, не сопит и не фыркает. Только что лежала на земле, теперь встала, по щуплому телу словно пробегает дрожь — и вот уже мчится, прыгает, рывками летит по степи…

Много дней спустя в том самом месте, где я впервые увидел Серенгети, встретилась мне группа немцев. Они о чем-то разговаривали, но один старик стоял особняком, глядя назад, на широкие просторы, через которые только что проехал. Казалось бы, много ли радости ему трястись на ухабах, однако он был счастлив. Он долго подбирал нужные слова, душа была в плену увиденного, наконец произнес скрипучим голосом:

— Я старый человек. Много повидал. Но такого дня, как сегодня, в моей жизни еще не было. Волшебный день.

Он сделал ударение на прилагательном и в изумлении покачал косматой головой.

— Ну, поехали, посмотрим еще одного льва, — позвали остальные, усадили его в машину и повезли к очередному льву.

Но голова старика все еще покачивалась, он никак не мог прийти в себя от изумления.

Я тоже, впервые увидев Серенгети, качал головой, не веря своим глазам. То одна, то другая машина отставала из-за прокола, и мы останавливались, чтобы подождать ее. Магадийские шипы продолжали нам докучать, но они же помогли продлить эту чудесную поездку. В одном месте Ален резко затормозил и, не дожидаясь полной остановки, выскочил из машины. На бегу он сорвал с себя рубашку, потом запрыгал, держа ее перед собой. Мы с Дугласом тоже нажали на тормоза, подбежали к нему и увидели кобру с раздувшейся шеей.

— Она не плюющаяся, — запыхавшись, произнес Ален и продолжал свой танец.

Змея не сводила с него глаз и время от времени делала выпад против рубашки. Дуглас тоже забегал кругом, стараясь поймать обоих в видоискатель. Полутораметровая кобра то подавалась вперед, занимая новый рубеж для атаки, то поднималась над землей, обороняя старую позицию, и я вспомнил рассказ Киплинга про кобру которая как стрела бросалась на мангуста.

— А вдруг она надумает атаковать и ринется прямо на нас? — Я с детства нерушимо верил каждому слову Киплинга.

— Не ринется, — выдохнул Ален. — Разве ты не видишь — это и есть атака. Быстрее двигаться она не может.

И сразу старая история утратила всю свою прелесть, а сама кобра вдруг юркнула в нору. Дуглас возмущенно глядел на опустевшую сцену. Как это так змея ушла, не дожидаясь конца съемок.

На ночь мы остановились в Серонере, маленьком красивом поселке в центре национального парка, занимающего площадь около 12 800 квадратных километров. По соседству с поселком можно увидеть характерные для Африки огромные гранитные плиты, стоят акации, дающие желанную тень. Большинство приезжих размещаются в очень практичных круглых домиках с крутыми конусами крыш.

Утром мы раздобыли две стовосьмидесятилитровые бочки для воды, запасли также побольше бензина, сказали о наших планах дежурным инспекторам и отправились искать место для лагеря.

Около Нааби, километрах в сорока пяти от Серонеры в сторону Нгоронгоро, мы облюбовали себе площадку. Нааби — маленький холмик, вершина которого возвышается всего на каких-нибудь тридцать метров над равниной; тем не менее с него открывается великолепный вид. Ландшафт кругом настолько плоский, что видно вдаль на много километров. Мы поставили палатки под деревьями с восточной стороны холма, затем приступили к рекогносцировке. Водород ожидался только через пять дней, и у нас было вдоволь времени, чтобы подготовить полет. Надо было установить, куда и с какой силой дует ветер, а кроме того, выяснить, где искать стада и когда они перемещаются.

Впрочем, в первое утро некоторые животные сами решили познакомиться с нами. Я услышал сквозь сон какие-то звуки и окончательно проснулся, когда в палатку заглянул Ален.

— Не шумите, — сказал он. —