Боярыня хмыкнула, но более не проронила ни слова, а Дуня тепло улыбнулась. Говорить Мотьке, что всё это из-за рождающихся искр между нею и молодым Захаром, не стоило. Матрёна убеждена, что между ними ничего не происходит.

Мотя продолжала смотреть на подругу, ожидая осуждения, но та подошла и поцеловала её в щеку.

— Всё хорошо, Мотенька, — ласково произнесла она, — даже прекрасно, хотя бы потому, что при таком настрое ничего плохого не прилипнет к тебе. Знаешь, как я это называю?

— Как?

— Мне хорошо и пусть весь мир подождёт!

— А как же ты и Евпраксия Елизаровна?

— А нам хорошо глядя на тебя, — успокоила её Дуня.

— Правильно, Евдокия, — поддержала её боярыня, расправляя плечи. — Идемте, пора.

Настроение Дуни тут же упало. Вспомнилось, как она представляла свою борьбу за будущее Новгорода во время пути сюда и как всё обернулось на месте. Тогда думалось, что она будет благородным «пожарным», спасающим людей от пожара войны, а стала бойцом, отбивающимся и пробующим нападать. Совсем не то, вот прямо совсем.

Немного повздыхав, она остановилась, додумавшись до новой мысли. А ведь её проделки со скоморохами стали возможны только при поддержке новгородского владыки Феофила. В любое другое время он осудил бы её, но сейчас защитил.

А почему она так думает? Да всё просто: вон, их с Кошкиной из новгородского особнячка попросили на выход, а представления не трогают, как и торг. Только Дмитрий вскипел, прилетел, пофырчал, да на том всё кончилось.

Дуня выдохнула и ободрилась. Не зря она тут старается, как рабочий многостаночник. За новгородцев радеет, чужую пропаганду рушит, свою проводит, а ещё театр продвигает. С какой стороны ни посмотри, а молодец она! И владыка Феофил молодец, разобрался в её союзе со скоморохами и защитил по мере сил.

— Дуняшка, опять в облаках витаешь? — хихикнула Мотя, когда Дуня споткнулась, садясь в возок. Григорий поддержал её и сразу же отступил. — А этого… твоего обожателя что-то нет, — шепнула Мотя и расхохоталась, увидев изумление на лице подруги, — а грозился больше одного дня отдых не брать. Эх! Неужто все вои такие? — она стрельнула глазками в сторону Гриши и состроила ему рожицу. Тот не растерялся, подмигнул ей и Мотины щёчки запунцовели. Боярыня погрозила ему пальцем, но губы её дрогнули в улыбке

Дуня после слов подруги посмотрела на охрану. Двое княжьих на конях, неизменный Гриша с двумя новиками, ещё пара холопов Евпраксии Елизаровны верхом, а в стороне держатся дополнительно присланные княжьи служивые. Их трое, все в возрасте, но Гаврилы с дядькой нет.

— Наверное, их старший Матвей не пустил сюда. Всё же у них кроме нашей охраны есть ещё задачи.

— Какие? — полюбопытствовала Мотя.

— Да откуда же я знаю! Может, сплетни собирают или кого к ответу призывают, а может, проверяют кого.

Боярыня слушала объяснения Евдокии и невольно пасмурнела. Матвей Соловей передал ей, что Гаврила Златов пропал, да не просто загулял, а скрали его как девку.

Матвей ходил к старосте улицы, потом к старосте конца, тот послал к тысячнику, но впустую. Дядька боярича рыщет по дворам, но раз сразу на след не напал, то уже бестолку.

Евпраксия Елизаровна не понимала, с чем связано похищение Гаврилы. Парень хоть и хорош собою, но уже вышел из возраста, когда мог бы попасть в гарем. Ещё год — и вытянется в рост, развернутся плечи, огрубеет лицо. И работник из юного боярича не выйдет: не стерпит он умаления чести, рабство для него хуже смерти. Так зачем скрали?

Но стоило подъехать к Ярославову дворищу, она отбросила лишние думки. Девочки помогли ей сойти на землю и, поддерживая по бокам, повели к собранию знати. Ещё полвека назад туда не было хода, если не имеешь какого-либо дела, а сейчас тут время проводят, пока рядом идёт совет. Хорошо ещё на совет не пускают всех подряд, а то совсем стыдно было бы перед девочками.

У входа в здание пришлось остановиться, Григорий не желал оставлять свою боярышню, а его не пропускали.

— Не положено, а будешь упрямиться, то в поруб пойдёшь, — отпихнул его страж.

— У вас там убивцы ходят! — наседал Гришка.

— Так никто туда силком не тащит твою боярышню!

— Её пригласили, а я при ней.

Стражи подтягивались ко входу, но княжьи люди не остались в стороне, как и боевые холопы Кошкиной. Им тоже не по нраву было отпускать свою боярыню туда, где в прошлый раз чуть не убили её подопечную. А эти ещё насмехаются…

— Хватит, — прервала начинающуюся свару Евпраксия Елизаровна и увидев старшего охраны, велела: — Охолони своих!

Тот не сразу, но скомандовал разойтись.

— И пусть этот вой сопровождает нас, — указала боярыня на Григория.

— Не положено, — буркнул старший.

— Я посланница московского князя и моему статусу здесь был нанесён урон.

— Вся охрана остается снаружи, — не уступал старший стражи.

Дуня с неприязнью посмотрела на него, зная, что это правило нарушается. Но тут Кошкина повысила голос:

— Совет господ ещё решает, с кого виру взять за недосмотр, а я думаю, что решать тут нечего. Ты виновен!

Старший схватился за оружие, но поиграв желваками и поскрипев зубами, посторонился, пропуская Григория, а тот крепко толкнул его плечом.

— Ещё свидимся, — прошипел ему старший вслед, но это вызвало лишь довольный оскал у Гришки.

— Остановишься у входа, — проинструктировала его Кошкина, — и оттуда приглядывай за Евдокией.

Поднялись по ступенькам, Дуня оглянулась на Григория и шепнула ему:

— Покушения, как в прошлый раз, не жду, так что ты не на меня гляди, а на окружающих, да слушай, что они болтают. Так вернее злопыхателей увидим.

— Здравы будьте! — поздоровалась со всеми запыхавшаяся боярыня. Тяжело дался ей подъем по лестнице в полном