— Я бы приехал в любом случае.

— Не криви душой, Антон.

— Сейчас речь идет о другом.

— Как знать. Мы часто заблуждаемся, нам кажется, что мы говорим об одном, а на самом деле подразумеваем совсем другое. Разве не так?

— Конечно, бывает и так, но давай не будем отклоняться в сторону.

— Да я и не отклоняюсь. Ладно, приступай к самой сути.

— Но я практически все сказал.

Каманин покачал головой.

— А вот в этом ты ошибаешься, ты сказал только второстепенное, а вот главное говорить не хочешь.

Антон удивленно посмотрел на отца.

— Не пойму, о чем ты?

— Да о том, дорогой сынок, чем вызвано столь неожиданное предложение?

— Но я уже сказал.

— Ты просто сказал, что я должен предлагать идеи, концепции по заказу твоих начальников. Но не сказал, почему вдруг возникла такая острая необходимость именно во мне.

— Никакой острой необходимости нет, просто руководству страны нужны новые идеи.

— До сих пор твое руководство как-то обходилось без моей помощи. А сейчас вдруг она понадобилась. Хотя я никогда не скрывал, как отношусь к нынешней власти. И до сих пор она делала вид, что просто меня не замечает. А тут неожиданно заметила. Да еще как заметила, предлагает такие деньги. Тебе не кажется это странным?

Антон растерянно посмотрел на отца, случилось то, чего он опасался с самого начала, разговор зашел в ту зону, куда очень не хотел, чтобы он заходил бы.

— Не мучайся с ответом, — сказал Каманин. — У нынешних властителей кончились идеи, им больше нечего предложить обществу. А предлагать нужно постоянно, иначе как оправдать узурпацию власти. Вот они вспомнили даже обо мне, как последней надежде.

— Это не так, — пробормотал Антон.

— Да так, — махнул рукой Каманин. — Все диктатуры рано или поздно испытывают острую нехватку идей. Их же надо все время выдумывать. Это правду говорить легко, она сама просится, чтобы ее озвучили. А ложь нужно постоянно сочинять, обосновывать. Да еще потом попадаешь от нее в зависимость. И уже совсем не представляешь, что следует делать. Именно это и произошло с нынешней властью. Признайся, Антон, какой резон тебе мне врать. Это когда ты выступаешь с трибуны или участвуешь в ток-шоу по телевидению, то несешь всякую околесицу. А тут мы с тобой наедине, даже Марию отослали.

— Откуда ты знаешь, про мои выступления и ток-шоу? Ты же не смотришь телевизор. — сам мне говорил. В замке нет ни одного.

— Иногда смотрю, чтобы знать, что у вас происходит. И пару раз слышал тебя. Это гнусно, Антон. Ради того, чтобы удержать свои привилегии, ты готов говорить все, что угодно, публично произносить любую ложь. Но теперь она у вас кончилась, вы не знаете, что еще придумать. Поэтому понадобились новые пособия. Скажи честно, разве не так?

Антон мрачно буравил глазами отца. Антон вдруг осознал, что всегда его ненавидел. И совсем не за то, что тот оставил его мать, а потому что он олицетворял то, что было ему глубоко чуждо и враждебно.

— Ладно, отец, ты как всегда прав. Нам, в самом деле, уже нечего говорить людям, все, что могли, уже сказали. Требуется что-то новое. Надо же чем-то кормить население. Ты это хотел от меня услышать.

Несколько мгновений Каманин молча смотрел на сына.

— Признайся, Антон, вот сказал правду — и стало легче.

— Что это меняет?

— Правда всегда меняет очень многое. В том числе, и то, чего сказавший совсем менять не желает. Вот как ты сейчас. Я давно хотел с тобой поговорить, Антон. Но ты сам начал этот разговор. И тем облегчил мою участь.

— Я рад, что хоть чем-то помог тебе, отец.

— Ну, это вряд ли, на самом деле для тебя этот разговор мучителен. Ты хотел все по простому, предложить мне огромные деньги, получить мое согласие и уехать, чтобы отчитаться перед руководством. А теперь видишь, что не получается. Скажи, неужели ты и те, кто тебя послал ко мне, думаете, что все и всех можно купить? Главное, предложить нужную цену.

— Да, отец, можно. Ты даже не представляешь, каких людей мы покупали и покупаем, — зло прошипел Антон. — И не только в России, но и за рубежом. Если бы я тебе назвал имена, ты, возможно, даже и не поверил.

— Да, нет, поверил, сынок. Мне ли не знать, насколько человек продажен. Вон пример Ивана весьма показателен.

Антон пренебрежительно махнул рукой.

— Это не самый лучший пример, Нежельский нам стоил совсем недорого.

— Да? Надо его уведомить, что он сильно продешевил.

— Уведоми, все равно больше ему платить не станут, — откровенно ухмыльнулся Антон. — Скажу по секрету, он не слишком сильно ценится. Есть даже предложения отказаться от его услуг. Мы ведь постоянно мониторим ситуацию, его выступления не дают нужного эффекта. Он большинству неинтересен. Так, небольшой прослойке интеллигенции. Но эти люди погоды не делают.

— Бедный, Иван, а он, поди, убежден, что является звездой вашей пропагандисткой машины. Если я ему скажу истинное его положение, он сильно расстроится.

— Скажи, — пожал плечами Антон. — Если он откажется от работы на нас, никто пальцем не пошевелит, чтобы его вернуть. Тоже ему об этом скажи.

— Ну, хорошо, оставим бедного Ивана в покое. Меня больше беспокоишь ты, все же ты мой сын. Как ты можешь во всем этом участвовать?

— Уточни, в чем именно?

— В этом гигантском балагане, в бесконечном потоке вранья, в этой дешевой и убогой пропаганде для лохов. Неужели внутри тебя ничего не противится этому?

— Это я не понимаю, как ты не понимаешь, что мы спасаем страну.

— От кого или от чего?

— От нее самой. Это страна сплошных идиотов, если дать им волю, они такое натворят, весь мир содрогнется.

— Выходит, вы спасаете всех нас от самих себя.

— Да, если хочешь, спасаем. Кто-то же должен это делать.

— Хорошая отмазка. Вот только кто от вас страну спасет, хотелось бы знать. Обычно после таких спасителей, наступают самые мрачные и тяжелые времена. Знаешь,