Он стоит ко мне спиной и никак не показывает, что слышит мои шаги, и когда я подхожу ближе, то ловлю себя на том, что оглядываюсь через плечо. Маркуса и Леви нигде не видно, но я не сомневаюсь, что они все еще рядом, готовые прыгнуть и спасти меня, если до этого дойдет. Но по большей части они предложили мне то немногое уединение, на которое были способны, и за это я благодарна им.

Подойдя к Роману сзади, я осторожно кладу руку ему на середину спины, ощущая напряженные мышцы. Его тело сотрясает ярость, и это разрывает что-то внутри меня. У нас с Романом всегда были натянутые отношения, с самого начала. Мы сталкивались лбами на каждом шагу, но этот засранец мне более чем понравился, и видеть его в таком состоянии причиняет мне боль, к которой я не была готова.

Его тело напрягается под моими прикосновениями, и он становится невероятно неподвижным.

Придвигаясь к нему, я поднимаю взгляд на мужчину, который стоит передо мной, медленно провожу рукой по его спине, чтобы нежно обхватить пальцами его бицепс.

— Роман. — Его имя произносится нежнейшим шепотом, от которого его голова медленно приподнимается.

Он переводит взгляд на меня, и я задыхаюсь, когда его темные, мертвые глаза встречаются с моими. Он выглядит как совершенно незнакомый человек, полностью потерянный из-за боли и горя, поселившихся в его сердце. С каждым ударом сердца я понимаю, что готова сделать или сказать абсолютно все, что потребуется.

Я делаю шаг к нему, моя грудь мягко касается его руки, а темнота окружает нас, не оставляя ничего, кроме оранжевого свечения, исходящего от ада позади нас, нагревая мою кожу и громко бушуя в тихой ночи.

— Позволь мне забрать твою боль.

Роман надолго задерживает на мне взгляд, его отчаяние похоже на две глубокие, полые ямы беспомощности, смотрящие на меня. Затем, словно щелкнув каким-то переключателем глубоко внутри него, боль и горе, заливающие его темный взгляд, превращаются в ярость.

— Мою боль никто не сможет забрать, — рычит он, его низкий тон вибрирует прямо у меня в груди и разъедает меня изнутри.

Его рука обхватывает мое горло, и сильным рывком он швыряет меня на капот внедорожника. Болезненный вздох вырывается из моего горла, когда он удерживает меня своей сильной хваткой, его тело прижимается к моему, когда он наклоняется, чтобы заглянуть прямо мне в лицо.

Я хватаюсь за его руку на моем горле, а тьма, клубящаяся в его глазах, давит на меня.

— Ты что, блядь, не понимаешь? — рычит он, его лицо всего в нескольких дюймах от моего. — Все, блядь, кончено. Его больше нет. МОЕГО СЫНА БОЛЬШЕ НЕТ.

Я качаю головой, дергаю его за руки, чтобы сделать вдох.

— Я в это не верю, — говорю я ему, делая низкие, неглубокие вздохи. — Мы найдем его. Это всего лишь неудача.

Он наклоняется чуть ближе, так что его нос соприкасается с моим.

— Не найдем. Виктор был прав. Мой отец всегда на пять шагов впереди нас. Я никогда не увижу своего сына. Мне придется провести каждый день до конца моей гребаной несчастной жизни, зная, через какой ад мой отец проводит моего сына, и я ни черта не смогу с этим поделать.

Освободив одну из своих рук от его руки на моем горле, я обхватываю его шею и запускаю пальцы в его волосы, проводя ногтями по его коже головы.

— С тобой все будет в порядке, Роман, — выдыхаю я. — Я знаю, у тебя нет веры в то, что мы сможем найти его, но у меня ее достаточно для нас обоих.

Роман закрывает глаза, боль пронзает его со скоростью, за которой он просто не может угнаться. Когда он открывает их снова, они невероятно темны и наполнены самым сильным отчаянием, которое я когда-либо видела. Он тяжело вздыхает, и конфликт, раздирающий его изнутри, врывается в меня, как будто я могу чувствовать каждую его маленькую гребаную эмоцию.

Его рука ослабевает на моем горле, давая мне возможность сделать глубокий вдох, пока его большой палец скользит взад-вперед по моей коже, а затем, когда я думаю, что он собирается отстраниться и перевести дух, его губы обрушиваются на мои в резком, гневном поцелуе.

Мои глаза расширяются от удивления, но по мере того, как его поцелуй становится все более нетерпеливым, все более отчаянным, я позволяю ему взять то, что ему нужно, целуя его в ответ с такой же яростью. Наши губы соприкасаются, а языки борются за господство, в то время как другая его рука обхватывает мою талию, крепко сжимая.

Низкое рычание вырывается из глубины его груди, и я чувствую, как оно вибрирует прямо в моей. В этом нет абсолютно ничего эротического, и я быстро понимаю, что речь идет не о том, чтобы наконец уступить его самым основным желаниям, а о том, чтобы сбежать от мучительных мыслей, преследующих его разум, и, черт возьми, я дам ему все, что ему нужно. Я — его отдушина. Мое тело — его спасение, а мое сердце — его выход.

Он телом прижимает меня к капоту машины, и я высвобождаю ноги, чтобы обвить ими его талию, и его ответный стон — это все одобрение, которое мне нужно, чтобы продолжать. Мои пальцы запутываются в его волосах, крепко сжимая, в то время как его пальцы впиваются в мою кожу.

Я не утруждаю себя вопросом, уверен ли он, потому что он не собирается давать мне ответ. И хотя позже он может пожалеть об этом, в данный момент это именно то, что ему нужно.

Это будет жестко, быстро и яростно. Это будет не ради удовольствия. Речь не будет идти о том, чтобы кончить, и, черт возьми, это, вероятно, будет даже больно, но я приветствую это. Может быть, часть меня даже нуждается в этом так же сильно, как и он. Его потребность исходит из отчаяния, тогда как моя — это чистая похоть к мужчине, который мучил меня месяцами. Насколько я больна, что хочу этого с ним?

Все, что я знаю, это то, что как только он закончит со мной, все будет кончено. Он не будет обниматься, и уж точно не предложит мне теплое полотенце, чтобы вытереться. Это будет грубо и некрасиво и оставит зияющую дыру в моей груди, но я здесь для всего, что ему нужно.

Я крепко обхватываю ногами его талию, и он прижимается ко мне, его массивный член напрягается в джинсах, отчаянно желая