— Ты и есть герой, — произнёс я, с трудом сдерживая гнев.

Мне хотелось схватить Курумикса за шею и убить голыми руками. Потом выдрать из бездны душу папаши и деда Птюча и накостылять им так, чтобы они вопили и стенали половину вечности. Ради этого можно даже стать некромантом.

— Ты — настоящий повелитель птюрсов, Алорин. Ты прошёл за них двести этажей разочарований и ада, но не сдался.

— Почти сдался, — прошептал он.

— Почти — не считается.

Наступила тишина. Алорин медленно перестал горбиться и прятать лицо.

— Но где же мои птюрсы? — тихо спросил он, поведя крыльями, показывая, что вокруг стало пусто.

— Их никогда с тобой и не было. Башня не нарушала свой принцип, и ты всегда шёл по этажам один.

Глаза императора расширились.

— Мой народ остался там? В чистом мире гор и равнин?

— Все восемьдесят три миллиона. Уже больше. Ты выкупил их счастье ценой своей жизни и судьбы.

Взгляд паренька стал настолько пронзительным, что мне захотелось обнять его и успокоить, похлопать по плечу. Сколько же лишений и страданий он перенёс, переживая за своих, какую тяжесть несправедливой вины тащил двести этажей.

— В почему я спускался только вниз и вниз, независимо от того, что делал! — воскликнул Алорин, раскинув крылья, поражённый до глубины души. — Это выкуп! Выкуп, чтобы снять проклятие Юраса Насмешника?

— Башня дала тебе возможности пройти путь искупления и очистить душу от проклятия. Достигнув нулевого уровня, ты переродишься, и начнёшь восхождение. А заодно ты получил бесценный опыт: управлять народом на разных этажах, вести за собой сквозь череду побед и поражений. И за этот опыт твой народ не заплатил ни одной жизнью. Только твоей.

Глаза Алорина сияли.

— А как же Корона? Выходит, именно она и была воплощением нашего проклятия? Её осквернил Юрас?

— Вам нужно было отказаться от короны, — кивнул я. — Но это всегда нелегко, полностью поменять древние устои своей расы.

— Ты сделал это за меня, Яр. Спасибо тебе. Огромное тебе спасибо.

Он подошёл, встал на цыпочки и дотянулся до живота, смешно ткнулся клювом и прижался щекой. Я немало смутился от этих птичьих нежностей. А потом мы оба повернулись к Курумиксу.

— Кхе-кхе, — сказал он елейным голосом. — Какие умнички, что за идиллия настоящей дружбы, и каков интеллект, ах, прямо разгадатели хитростей, разрушители мифов, развенчатели проклятий, браво, молодцы.

Он опустил полы мантии и церемонно поклонился, оттопырив трость.

— Это ты создал иллюзию целого народа и истязал Птюча двести этажей? — спросил я, хотя и так знал ответ.

— Каюсь, грешен, — засмеялся Курум. — Я бы даже сказал, неистребимо-порочен, не могу отказать себе в наслаждении поиздеваться над бедным ребёнком. Впрочем, какой он ребёнок, наш Алориновый император рано повзрослел. И, как ты сам заметил, получил бесценный опыт, а всё благодаря чему? Благодаря заботе и воспитанию своего доброго дядюшки.

— Дядюшки Юраса?

— Ох, какой ты прямолинейный, бесишь, сил нет, — закатил глаза Курумикс, и его черты на маленькое мгновение исказились в крайнем раздражении, деформируясь в какое-то странное нечеловеческое существо, в пластичной тёмно-фиолетовой шкуре. Но тут же искажение разгладилось, и он вернул себя в птюрса.

— Господин Насмешник? — произнёс Алорин, охрипнув от волнения, и подался вперёд. — Я хочу извиниться за те ошибки, которые допустил мой дед. Но ваше наказание было чудовищно несправедливым и жестоким. Вы обрекли на страдания целый народ…

— Серьёзно? — прыснул Юрас. — Ты до сих пор веришь своим недалёким сородичам и их бредням? Даже осознав, сколько несправедливого бреда они лили тебе в уши всю твою маленькую отважную жизнь? Ну же, включи недокурий мозг, чего я терпеть не могу, так это глупцов! Конечно, играть с глупцами одно удовольствие. Но раз уж ты прошёл двести этажей, преодолел невероятно могущественное проклятие и стоишь на пороге судьбоносного момента, способный на редчайшее деяние: выиграть игру со мной! То будь добр, перестань быть дурачком.

— Наша планета двигалась в гибели до твоего прихода? — догадался Алорин. — Мы были обречены, и луна взорвалась, планета сместилась и стала падать на солнце, а после Мириад пришёл — вовсе не из-за твоего проклятия. Верно?

— Верно, верно, — сварливо согласился Юрас. — Я безусловный садист без жалости и упрёка, и вселенский пройдоха, способный на всё ради красивой Игры. Но великие законы и на меня действуют. Я не могу прийти в свободный мир и угробить его. Только в гнилые, гибнущие, ущербные измерения. На них уже всем примерно пофигу, вот их падением можно поживиться, устроив из него великолепный, невиданный, масштабный и полный страстей Аттракцион.

— Аттракцион? — тихо спросил Птюч.

— На свете нет ничего важнее и интереснее, чем метания искренней души — и красота тончайших взаимодействий правил Игры, — сказал Курумикс очень серьёзно, подавшись вперёд и заглядывая нам в глаза. — Вы, птюрсы, подарили мне и моим игрокам истинное наслаждение и первого, и второго. Ведь есть одна деталь, которая делает всё представление настоящим произведением искусства: твои птюрсы сидели дома, но всю дорогу были здесь, с тобой.

— Как это?

— Как только ты покинул чистый мир, я погрузил всю твою расу в мертвенный сон-стазис. И они считали, что попали на огненные равнины вместе с тобой. Когда они сражались и гибли там, бедные птюрсы верили, что это по-настоящему.

— Значит, они пережили всё, что с нами было?

— Да. Но каждый «погибший» очнулся от морока там, в безопасности, в собственном теле, — усмехнулся Курумикс. — Так я достиг и высоких ставок, и искренних метаний, и соблюдения правил Игры.

— И превратил без того натерпевшийся народ в своих марионеток, — буркнул я.

— Ой, мистер судья, пощадите, вы слишком жестоки к бедному старому гейм-мастеру, — скривился Курум и снова повернулся к Птючу. — Постепенно, шаг за шагом все птюрсы один за другим проиграли и вышли из моей Игры, лишь мы с тобой приближались к финишу. Мне даже пришлось прибегнуть к фантомной массовке, иначе, боюсь, ты бы потерял мотивацию бороться последние этажи, без своего народа. Но я очень хотел довести Игру до конца и узнать, кто победит: я или птюрсы?

Он развёл крыльями.

—