— Боже, как же я тебя ненавижу! — презрительно говорит мой брат, выходит из тебя и переворачивает на живот, Эмилия. Затем он хватает твои бедра и тянет их вверх. Ему действительно повезло, что он не хочет трахать тебя в задницу, потому что она принадлежит только мне.

Он снова вбивается в тебя, и я не знаю, почему стою здесь и смотрю. Но я не могу уйти, не могу пошевелиться. Внутренне содрогаюсь от гнева. Так много ярости, которую я успешно подавлял в последние недели. Сейчас она вернулась еще интенсивнее. Если он не убьет тебя, это сделаю я. Вот почему я не шевелюсь.

Он хватает рукой тебя за шею и вдавливает лицо в подушку. Ты не можешь пошевелиться, точно так же, как и я. Какая ирония.

Потом этот ублюдок кончает и сразу же выходит из тебя, сжав свой член.

Я выхожу из ступора, потому что вдруг стало так тихо, как будто кто-то остановил время. Бл*дь! Прежде чем успеваю моргнуть или осознать, что делаю, я стою рядом с вами, Эмилия. Мой брат сразу же замечает меня.

Я замахиваюсь и смачно бью его по челюсти, отчего он сваливается с кровати. У него идет кровь изо рта, Эмилия. Он вытирает ее, сплевывает на мой пол, ухмыляется, как будто всегда ждал этого момента, и бросается на меня. Я получаю удар в глаз, но только потому, что позволяю это. Он немного заслужил его, я знаю. Но он быстр, Эмилия. И очень много занимается спортом.

Когда мы падаем на комод, я получаю удар по почкам, хватаю его за руку и бью по плечу. Он врезается в меня другим плечом, и мы падаем назад через низкий предмет мебели.

— Мейсон, нет! — кричишь ты, зная, что Райли сейчас умрет. У него нет шансов, потому что я занимаюсь боевыми искусствами. Но, надо признать, правый хук у него хорош, потому что он дерется с накопившейся за двадцать лет ненавистью. Я перекатываю нас, сажусь на него и снова бью. Так приятно чувствовать, как ломаются кости его лица. Годы гнева и разочарования я выбиваю на его роже. Но он еще жив, Эмилия, и рывком поворачивается набок. Я падаю, и он, шатаясь, хромая и задыхаясь, встает на ноги. У него нет шансов, Эмилия. Сейчас он умрет.

Хватаю свою бейсбольную биту, висящую на стене, замахиваюсь и хочу разбить ему последний кусочек, что остался от его лица, но ты бросаешься между нами, сумасшедшая, глупая сука!

В последний момент я останавливаюсь. Бита всего в дюйме от твоей щеки, Эмилия. Если бы я по тебе попал, она бы разлетелась в щепки, а ты была бы мертва. Ты готова умереть за него, Эмилия? Серьезно?

— Мейсон! — говоришь ты дрожащим голосом, поднимаешь руки ладонями вперед и подходишь ко мне вместо того, чтобы убежать. Ты стоишь между мной и ним и не отклоняешься ни на миллиметр в сторону. Это все меняет.

Я бросаю биту, когда ты подходишь ко мне, совершенно бесстрашная, потому что я поклялся себе больше никогда не терять контроль. Не с тобой.

— Мейсон, — говоришь ты на этот раз мягче и протягиваешь ко мне руку, Эмилия.

Я хватаю ее. Мои пальцы дрожат. Мне нужно это выпустить, Эмилия. Зачем ты меня сдерживаешь? Мы такие же, как мои родители. И я теряю рассудок.

Твое запястье лежит в моей твердой хватке, ты смотришь мне в глаза. Клянусь Богом, теперь, когда мои стены опустились, я не могу отвести взгляд. Я чувствую, как мое дыхание замедляется, и знаю, что причиняю тебе боль, но ты не показываешь этого. Ты впитываешь в себя мою боль, как губка воду.

— Отпусти ее! — этот придурок бормочет у нас за спиной, и я тут же становлюсь агрессивным. Ты забыта. Отпускаю тебя, как он сказал, хватаюсь за бейсбольную биту и кричу ему: — Не указывай, что я должен делать, ублюдок. — Снова хочу подойти к нему, и снова ты останавливаешь меня. Ты сжимаешь обеими руками мое плечо, Эмилия. Так что я не могу его убить.

— Мейсон, пожалуйста, пожалуйста, перестань!

Я смотрю на тебя, как ты стоишь здесь в своем черном нижнем белье, свежеоттраханная моим братом. Я понимаю, Эмилия, что ты настоящая причина всего этого здесь, поэтому отшатываюсь от тебя, как от чумы.

Напряженно дыша, сжимаю переносицу.

— Идите вы оба к черту! — рычу я и ухожу.

31. А теперь я зол, Оливия

Китон

Понимаю, что что-то не так, когда смотрю на свой телефон, чтобы проверить наш дом и убедиться, все ли в порядке, Оливия. Но не получаю сигнала. Ни с одной камеры, Оливия. Даже с той, что в подвале. Я схожу с ума, когда не знаю, что происходит дома. Что вы все делаете. Он убил вас всех, Оливия? За то, что я отнял у него эти чертовы наркотики? Надеюсь, что нет, потому что в противном случае мне тоже придется его убить.

Тридцать минут спустя паркуюсь перед домом и как можно быстрее подхожу к двери. Кое-где горит свет. Все выглядит как всегда, но я чувствую некоторое напряжение, что именно — не могу определить, но это определенно было вызвано Мейсоном. Кем же еще? Его машины нет. Опять знак, что что-то случилось. Ведь в последнее время он вообще не вылезал из своего подвала. Даже свою дрянь он заказывал с доставкой на дом.

Захожу внутрь, сейчас только семь часов вечера, но такое ощущение, что уже полночь, Оливия. Меня встречает непривычная тишина. Обычно у нас всегда что-то происходит. Райли зашел в гости, Мейсон сходит с ума или ты готовишь на кухне и разговариваешь по телефону с Пенни, жалуешься на меня, насколько я плохой муж. Я позволяю тебе, иногда ты в этом нуждаешься.

Но сегодня, Оливия, у меня мурашки по коже из-за непривычного спокойствия. Такое ощущение, что это затишье перед бурей.

В гостиной горит только светильник. Он освещает твое лицо, ты сидишь на диване, сложив руки на коленях, и смотришь на стену. Это немножко жутковато. Ты выглядишь как женщина, которая только что узнала, что ее муж ей изменяет. Я не изменял тебе, Оливия. Серьезно, нет. Бл*дь, мои яйца сжимаются, и я снимаю обувь.

— Оливия, что случилось? — сразу же спрашиваю я, и ты многозначительно смотришь мне в глаза, брови подняты вверх, как будто я полный идиот,