— С чего это тебе стало любопытно?

— Мне и было любопытно. Я думала, сами скажете, а вы все не говорите. Как тут не спросить?

— Что было в письме?.. Хм… — Хармон сознался: — По правде, я и сам не вполне понял.

— Как так?

— Сама посуди, — сказал Хармон и прочел.

В письме говорилось:

«Хармон Паула, доброго тебе здравия. Мне требуется твоя помощь. Мой сюзерен — его милость граф Виттор Шейланд — желает продать один товар. Граф спросил моего совета: не знаю ли ловкого торговца, способного устроить сделку быстро и без лишнего шума? Я рассказал о тебе, и его милость пожелал с тобою встретиться. Потому будь добр, найди возможность без проволочек прибыть к нам в Уэймар.

Гарольд Грета Люсия рода Инессы.

2 марта 1774 от Сошествия, замок Уэймар, графство Шейланд.»

— Гарольд Грета — это кастелян Уэймарского замка, мой давний покупатель, — пояснил Хармон. — А граф Виттор — его лорд.

— Гарольда мы помним, — сказала Луиза. — Но вот что он за товар предлагает?

— А мне почем знать? Я прочел столько же, сколько ты.

— Тогда зачем мы туда спешим? Свернули на Озерный тракт — значит, идем сразу в Шейланд. Но товар-то неясный. А вдруг чепуха, от которой прибыли не будет?

— Глупая ты. Когда граф зовет — надо ехать. Графам, знаешь ли, не отказывают.

Луиза покачала головой: мол, для торговца главное — монета, а граф, не граф — дело второе. В глубине души Хармон был с нею согласен. Встречал он на своем веку и небогатых феодалов, и вовсе нищих. Один барончик из Надежды пытался некогда ему, Хармону, продать коня:

— Боевой жеребец, холливел, чистокровка! Он мне полусотни эфесов стоил, а тебе уступлю за два!

Хармон не был знатоком коней и вряд ли отличил бы холливела от литлендца или фаули, но в одном мог поручиться: прошло лет десять с тех пор, как этот жеребец выезжал на поле боя. Лишь очень смелый человек рискнул бы сесть верхом и пустить его рысью: на левом глазу коня зияло огромное бельмо.

— Я не торгую лошадьми, милорд, — вежливо отказал Хармон, и барончик возопил:

— Купи хотя бы седло и шпоры!

— Неужели они вам не пригодятся, милорд? — спросил Хармон и тут же понял ответ по кислому лицу барона: тот не питал никаких надежд когда-нибудь разжиться деньгами на нового коня.

В итоге Хармон купил у него шпоры за три елены, а в Альмере перепродал за семь, но удовольствия не получил. Нищий барон чуть не плакал, когда брал монеты из рук торговца, а Хармон никогда не любил такого. Сделка должна быть в радость и покупателю, и продавцу! Иначе это не сделка, а взаимное мучение.

Однако в случае с графом Виттором Шейландом торговец не ожидал подвоха. Он видел графа пару раз и был наслышан о его деяниях. Продолжая отцовское дело, вельможа создавал банки. Весьма удобное изобретение, особенно для тех, кто много странствует! Кладешь кругленькую сумму в банк и получаешь взамен именной вексель. Проделываешь путь в сотни миль без малейшего риска, а, прибыв на место, идешь в другую банковскую точку и меняешь вексель обратно на деньги. А даже если потерял его — все равно не беда: вернешься в тот банк, где получил расписку, назовешь свое имя и секретное слово — и получишь свои денежки целенькими. За услуги банк берет себе одну монету с каждой сотни. В больших и малых городах по всему Северу и Центру империи имелись банковские точки Шейланда. Они были многочисленны, как почтовые станции на дорогах; покрывали густой сетью четыре герцогства и три графства. И каждая точка — Хармон был уверен — приносила графу Шейланду десятки золотых эфесов в месяц. Так что можно не сомневаться: если этот человек решил продать что-нибудь, то уж точно речь идет не о старой кляче!

Джоакин, услышав разговор торговца с Луизой, оживился:

— Мы что же, направляемся в гости к графу?

— Ну, для тебя-то графья — дело привычное, — поддел его Хармон. — На былой войне ты, помнится, был графу Рантигару все равно, что правая рука.

Полли улыбнулсь, и Джоакин, что тщательно не смотрел на нее, тут же вспылил:

— Не вижу поводов для смеха, сударыня! Что было — то было! А если мы и проиграли войну, то не моя в том вина: сама судьба обернулсь против нас.

— Не смею спорить, сударь. Я понимаю в войне так же мало, как и в мужчинах.

Глаза Полли смеялись. Джоакин зло всхрюкнул и удалился.

Лишь на утро добралась — подскакал, гарцуя.

Говорит: «Не забыл красоту такую!»

Говорит: «Посватаюсь! Приняли бы братья».

Говорит: «Будь моей!» — и раскрыл объятья.

Вспыхнула радостно, в глаза поглядела —

Так в объятиях его лето пролетело.

Не заметила, как быстро лето пролетело.

Ветер принес с запада тяжелые тучи, пошли дожди. Странная погода в этих землях вокруг Дымной Дали: конец марта всегда теплый, солнечный, зато в конце апреля холод возвращается на время и берет свое — поливает ледяными дождями, а то и сыплет снегом. Дорога, укрепленная булыжниками, не раскисла, и можно было продолжать движение. Но сделалось чертовски зябко, особенно — ночами, и, как на зло, сухих дров для костра было не сыскать. Ночью все ютились в двух крытых фургонах, разделив их попросту на мужской и женский. Спали вповалку, освободив площадку от мешков с товаром. Зато было теплее.

Приближался город Барберри на берегу озера Дымная Даль. В нем Хармон планировал расстаться с беженцами. Оттуда можно податься и дальше на север по Озерной дороге, и на восток проселком, и лодками на юг — в Альмеру. Можно и в самом Барберри осесть: город живой, торговый, там можно найти себе применение, если хоть чему-то обучен. Хармон же планировал отправиться из Барберри кораблем в Уэймар, где ожидала его встреча с графом Виттором.

Вечером, за пару дней до города, он выселил весь честной народ в другой фургон, оставив при себе лишь Джоакина.

— Мы с тобою, приятель, попадем в замок графа. Хочу удостовериться, что ты знаешь, как себя вести, и не опозоришь меня.

Джоакин вскипел и изготовился возмущаться,