Не на своих, лучше всего — на врагах. На крайний случай — взял бы немного союзников, заплатил бы им и в меру сил их защитил.

Что сделали его бывшие враги? 14 сентября 1954 года русские взорвут одну из своих ядерных бомб на одном из своих полигонов. В испытаниях участвует больше 40 000 солдат. Своих. Сначала сбросили бомбу, а потом велели пройти через эпицентр.

Подумаешь — лучевая болезнь. Подумаешь — импотенция или больные дети. И подписка о неразглашении на двадцать пять лет, чтобы никто вдруг не вылечился. И липовые документы, чтобы пенсии не платить. Это так… Не того человека он попросил Лорье ассистировать, слабак этот доктор Менгеле.

Но безразличием к людям его не удивить. А вот безразличие к территории… В миг сжечь двухсотпятидесятилетний лес. Хоть бы на дрова пустили… самые живописные места России, самые плодородные почвы. И в насмешку — мемориальная доска, чтобы этим гордиться.

Геллерт думал. Вроде бы он и они — одинаковые ублюдки.

Он проводил преступные эксперименты на людях, и те проводят преступные эксперименты на людях. Одно и то же. Но нет!

Он для экспериментов не использовал своих! Только врагов!

Наверное, есть ответ. Он просто сошёл с ума и не может его найти, ведь всё должно быть понятно!

Следующая его беседа с Альбусом была нудная. Альбус просто побил все рекорды.

— Я верю в величие человека и его стремление жить в обществе справедливости, открытых возможностей и иметь правительство, достойное его устремлений и принесённых жертв, — говорил его бывший друг. — Люди заслуживают такое правительство, которое верило бы в них, уважало их и было бы им подотчётно. Ты утверждал, что твоя цель — восстановить величие Германии, как в глазах сограждан, так и на мировой арене. Но что ты сделал? Ты создал экономику, что может только воевать, поднимаясь и падая вместе с новостями с фронта. Процветание не могло быть длительным. Ты создал политическую систему, которая поддерживается коррупцией и репрессиями и недостаточно сильна, чтобы допустить несогласие. Для укрепления международных позиций ты взял в союзники самые агрессивные и угрожающие всем тирании. Убивал своих граждан и граждан других стран. Твой отказ принимать во внимание уничтожение невинных, тяжёлое положение миллионов беженцев, растущую вероятность большого пожара, способного распространить своё пламя на другие страны, должен стать предметом особого внимания. Ты не поднимал репутацию страны в мире — ты окончательно разрушил её, превратив в друга тиранов и врага угнетаемых. Ты не верил в людей, что на свободе человеческая природа может подняться над своими слабостями и построить справедливое, мирное и процветающее общество. Поэтому ты правил, используя слабости людей, используя эти слабости с помощью репрессий и насилия. И чтобы ты ни говорил — ты правил для себя, но не для людей. Я же верю в людей, в их способность к самоуправлению и в их стремление к справедливости и миру открытых возможностей. Я верю в величие людей, которые тяжело страдали и смело боролись с тобой, чтобы спасти себя и своих друзей. Я верю в их право создать цивилизацию, достойную их стремлений и принесённых жертв. Я верю, что они заслуживают правительство, которое верит в них и подотчётно им.

— Альбус… Я тут подумал… Наверно, мои видения всё же всегда верны.

— Очень интересно послушать. Почему же?

— Как называет охрана мою камеру? — спросил он.

— Зачем тебе это? — спросил его Альбус.

— Ведь «бездна», да?

— Намекаешь, что ты стал сверхчеловеком и оказался в бездне? Просто совпадение. Проблема в том, что ты стал сверхчеловеком по возможностям раньше, чем стал человеком по духу…

Он правда оказался в бездне. Но он не хотел стать сверхчеловеком, он всего лишь хотел общего блага. И он его не добился. Или… Добился?

Ежегодные визиты Альбуса продолжались долго. Больше всего это напоминало какое-то затянувшееся сватовство. А Геллерт думал и думал. Пока не понял всё и не высказал это Альбусу в 1975 году.

— Зачем тебе моё раскаяние, Альбус? Оно входит в пытки? То есть истина столь очевидна, что её непонимание — признак умственной отсталости, и это ты должен понять перед смертью?

— Нет, Геллерт. Это нужно тебе, а не мне, и тем более это не пытка.

— Зачем? Ведь с твоей точки зрения, даже если твои слова верны, — это неважно. Возможно, я спятил, а возможно, и нет — для всего находится какая-то причина. Оправдание для любого деяния. Однако чем чудовищнее ситуация, тем сложнее должно быть оправдание. И уже ничего не исправишь. Действительность — это то, что навсегда останется со мной. Жизнь измеряется не годами, а поступками. Я уже всё совершил. И ничего уже не совершу. Занятия посмертным психоанализом ничего не изменят. Всё остальное — твои ощущения собственного превосходства, и впечатление, что ты бы сделал значительно лучше, если бы делал ты, — полная ерунда.

— Я бы хотел… Мне бы страшно хотелось, чтобы некогда — очень давно, кое-что из сказанного и кое-что из сделанного не было. Если бы мы всё знали уже тогда, ты бы, возможно, стал другим человеком — не тем злобным, психически ненормальным, которого я сейчас вижу перед собой. И я бы хотел, чтобы ты понял — всё могло быть по-другому, если бы ты действовал иначе. Часть твоих мечтаний бы сбылась, и мир бы стал лучше. И всё-таки мне очень жаль — произошла напрасная трата возможностей и отличного материала, из которого бы вышел отличный человек или правитель.

— Позволь теперь поговорить мне, — начал Геллерт. — Я долго думал над ситуацией. В принципе, возможны два варианта общего блага.

— Два варианта? Ты уже понимаешь, что есть несколько решений? Поздравляю, ты растешь, — сказал Альбус.

— Смотри, вот мы зажимаем линейку в тиски, — начал Геллерт.

— Само собой, тиски — это Статут Секретности? А линейка — наше прекрасное общество? — издевательски перебил Альбус.

— Именно. Так вот, линейка может быть в тисках вечно не меняясь. Но если на линейку надавить рукой сверху, то она выпучится либо влево, либо вправо, других вариантов нет…

— Давай ближе к теме, — прервал его Альбус.

— В чём проблема? Маги слишком сильны. Вот, например, ты можешь полностью игнорировать закон, который тебе не нравится. И принудить тебя никто не сможет. Есть два решения проблемы. Первый — государство без