– Не понимаю, что вы имеете в виду, – сказала Элиза.

Собеседница хихикнула:

– Мы все видели, как он нашептывал вам что-то во время концерта на прошлой неделе. И как вы вчера катались верхом. Очень мило.

Не дожидаясь ответа, она умчалась прочь, но щеки Элизы порозовели.

Днем раньше во время сеанса Элиза впала в дурное расположение духа, потому что у нее не получались уши Мелвилла, как бы старательно она их ни выписывала. Тогда он вынул из ее руки кисть и предположил, что верховая прогулка проветрит ей голову.

– Сейчас? – неуверенно спросила тогда Элиза. – Только вдвоем?

– Я бы предпочел, чтобы нас сопровождал грум, – заявил Мелвилл, шагая в сторону двери, чтобы Элиза могла переодеться в костюм для верховой езды. – В противном случае, подозреваю, вы предпримете попытку меня соблазнить.

Вряд ли можно было назвать безоговорочно благоразумной увеселительную прогулку по сельской местности в обществе неженатого мужчины, даже если их сопровождал грум, да еще в столь необычное время – жители Бата, как правило, ездили верхом до завтрака. Но тогда Элизу, час проскакавшую по холмам, веселую, запыхавшуюся, это нисколько не волновало. Однако теперь…

– Не обращай на нее внимания, – посоветовала Маргарет.

Но пока они шли по Мильсом-стрит, Элиза не могла не задуматься: ей почудилось или прохожие посматривают на нее чаще, чем неделю назад? Кажется, взгляды стали более оценивающими, а в прошедшей мимо стайке леди и джентльменов кто-то прошептал ее имя?

Пожалуй, было бы мудро на публике держаться подальше от Мелвилла. Ибо если Элиза знала, что она почти обручена с другим мужчиной, то сплетники Бата о том не догадывались, и, по правде говоря, не было ни малейшей необходимости проводить время с Мелвиллом вне сеансов. Мудро, но так тоскливо.

«Пропади оно пропадом!» – сказала себе Элиза, входя в мастерскую мадам Преветт.

Не стоит лишать себя радости лишь для того, чтобы ублажить неких воображаемых шептунов. Пусть глазеют, если им так нравится.

Черная кисея оказалась именно такой, как ее расписывала леди Хёрли, и мадам Преветт пообещала, что к рауту сошьет для Элизы свое новое творение.

– Вам вскоре понадобится совершенно новый гардероб, не так ли? – спросила модистка Элизу, пока Маргарет оценивала преимущества лимонно-желтого шелка по сравнению с изумрудно-зеленым. – Для второго периода траура?

– Да, полагаю, что так, – с легким удивлением ответила Элиза.

За всем произошедшим между ней и Сомерсетом она едва не забыла, что окончание полного траура знаменовало собой нечто большее, чем свободу выйти замуж за любимого. Оно означало, что наступит второй период траура и она сможет наконец вернуться в красочный мир, ей будет позволено носить более светлые одеяния: серые и лавандовые.

– Да, действительно, мадам Преветт, мне определенно понадобится обновить весь гардероб.

– Думаю, стоит показать вам последние образцы из Парижа, – сказала модистка и ненадолго исчезла в подсобном помещении.

Вернувшись, она обнаружила, что Элиза с завистью гладит пальцами недавно прибывший рулон атласа – зеленого с бронзовым отливом. Какой великолепный цвет!

– Возможно, что-то такого цвета? Он был бы вам очень к лицу, – предложила мадам Преветт.

– Я бы с удовольствием, – сказала Элиза. – Но даже второй период траура не позволяет столь насыщенный тон.

– Нельзя даже запасти на будущее, чтобы вы мечтали о дне, когда сможете его носить?

Мадам Преветт умела продавать свои изделия, и Элиза мгновенно поддалась на ее уловку. Мысль о платье мечты, висящем в платяном шкафу как обещание, что наступят лучшие времена…

– Пожалуй, поверх атласной нижней юбки, – продолжила рассуждать вслух мадам Преветт. – И туфельки в тон, чтобы завершить ансамбль?

Ах, почему бы и нет?!

– У вас есть мои мерки, – решилась Элиза. – И могу я рассчитывать на ваше молчание?

– Это будет нашей маленькой тайной, – ответила модистка.

Улыбнувшись, Элиза и Маргарет распрощались с ней и поспешили домой на встречу с Мелвиллами.

– Полагаю, я должна была спросить о ваших предпочтениях в стиле одежды, – задумчиво заметила Элиза чуть позже, окидывая критическим взглядом холст.

Она не позволяла Мелвиллу посмотреть на картину из опасений, что это как-то испортит дело. Впрочем, сама она была довольна. Прошло больше двух недель, она наложила уже три слоя, выписывая фигуру Мелвилла и в каждом слое уделяя внимание разному: форме, глубине, освещению. А в промежутках требовалась тщательная просушка.

– Не уверен, что они у меня есть, – сообщил Мелвилл. – Покуда величественность Томаса Гейнсборо сочетается в портрете с игривой безмятежностью Томаса Роулендсона, я буду вполне удовлетворен.

– А вам нужны оба Томаса, неужели? – с улыбкой спросила Элиза.

– Если можете.

– Боюсь, это совершенно не то, что я держала в уме.

– Никакой безмятежности? – пожелал удостовериться Мелвилл.

– Ни малейшей, – мрачным тоном ответила Элиза.

– Увы. Впрочем, я буду удовлетворен, если вам удастся запечатлеть мои новые панталоны. И молю вас, не обращайте внимания на мнение Каролины. Это последний крик моды.

Упомянутые панталоны были ярко-желтыми – немногим раньше Каролина определила их как «чрезмерно нарядные» – и столь фигурно облегали ноги Мелвилла, что Элиза сочла бы фасон слишком смелым, будь ноги Мелвилла чуть менее стройны.

– Я сосредоточилась на позе, – сказала она. – Только голова и торс.

– Это комплимент моему лицу, поскольку оно оказывается в центре внимания? – поинтересовался граф. – Или оскорбление моему телу, поскольку вы им пренебрегли?

– Ни то ни другое, – с улыбкой ответила Элиза. – Всего лишь следствие недостатка у меня образования. Все написанные мной ростовые портреты не вполне гармоничны. Чтобы научиться правильно передавать пропорции человеческого тела, мне нужно было бы основательно его изучить – полностью, в приватной обстановке, как это делается в Королевской академии. Но разумеется, женщинам запрещено посещать такие уроки.

Мелвилл откинулся на сиденье, изучая ее проказливым взглядом.

– А покойный граф не мог предложить вам свои услуги по этой части? – спросил он.

Элиза не покраснела, что сочла доказательством растущей неуязвимости по отношению к его возмутительным вопросам.

– Покойный граф не проявил бы отзывчивости в ответ на такую просьбу, – сказала она. – Даже если бы я решилась его попросить.

– Ваш союз не был… страстным?

Он вскинул брови, бросая ей вызов, словно пытался сообщить: он прекрасно понимает, что начинается череда возмутительных, неподобающих вопросов, и ждет, когда Элиза остановит этот поток. Но она не собиралась поощрять его самодовольство.

– Покойный граф исполнял супружеские обязанности в той же манере, что и остальные свои обязательства, – с хитрецой заявила она. – А именно: с чувством долга, прилежно… и весьма поспешно.

С губ Мелвилла сорвался удивленный смешок. Элиза улыбнулась – собственное легкомыслие вскружило ей голову.

– Что же, как объект вашего нынешнего