— Ах, — жаловались голоса ахараев, — кто может нам помочь!

— Я, — воскликнул Бастиан. — Я ношу АУРИН!

Стало тихо. Плач прекратился.

— Откуда вы пришли сюда? — спросил Бастиан в темноту.

— Мы живем в глубине земли в полной тьме, — прозвучал шепот множества голосов, — чтобы никому не показываться на глаза. Мы непрерывно оплакиваем несчастье своего существования и слезами вымываем из руды серебро, из которого потом вьем филигрань. Только в самые темные ночи мы выползаем наружу; через эти пещеры мы и выходим из-под земли. Здесь мы собираем серебряные строения из отдельных частей. Как раз сегодняшняя ночь оказалась достаточно темной, чтоб скрыть наш облик. Этой работой мы пытаемся хоть как-то сгладить свое уродство. Она приносит нам утешение.

— Но ведь вы не виноваты, что вы такие! — сказал Бастиан.

— Ах, вина бывает разная, — отвечали ахараи. — Вина поступка, вина умысла. Наша же — вина существования.

— Как бы мне помочь вам? — чуть не плакал от сострадания Бастиан.

— Ах, великий благодетель, — воскликнули ахараи, — ты, носящий на себе АУРИН и обладающий властью расколдовать нас! Дай нам другой облик!

— Я сделаю это, бедные червяки! — сказал Бастиан. — Я хочу, чтобы сейчас вы заснули, а утром проснулись бабочками. Яркими, пестрыми и веселыми. Вы будете только смеяться и шутить! И называться будете не ахараи, вечно плачущие, а озорники, вечно смеющиеся!

Бастиан прислушался, в темноте больше ничего не было слышно.

— Они уснули, — прошептал Атрей.

Оба друга вернулись в пещеру. Рыцари все еще спали и ничего не слышали. Бастиан улегся, чрезвычайно довольный собой. Скоро вся Фантазия узнает про его великие благодеяния. Ведь он совершает их бескорыстно!

— Ну, что скажешь, Атрей? — прошептал он.

— Но чего это будет тебе стоить? — задумчиво отозвался Атрей.

Бастиан понял, что Атрей имел в виду его очередное воспоминание, но не хотел об этом думать и заснул, предвкушая радость.

Наутро он проснулся от громких восклицаний:

— Боже мой, вы только посмотрите! Даже моя кобыла смеется!

Рыцари стояли у выхода из пещеры, Атрей с ними. Он один не смеялся.

Бастиан встал, подошел к ним и тут увидел, что вся котловина наполнена порхающими комичными существами — с крыльями, как у мотыльков. Они были разряжены, как клоуны. Клетчатые, цветастые и полосатые лохмотья на них — все не по размеру: либо слишком тесные, либо слишком просторные, и все держалось на честном слове. Перепачканы были даже крылья. Двух одинаковых не было среди них, клоунские лица размалеваны, носы картошкой, рты до ушей. На одних цилиндры, на других колпаки, у третьих торчит рыжий клок волос, четвертые лысые. Многие сидели и висели на башне из серебряной филиграни, прыгали, раскачивались и кувыркались, что-нибудь расшатывая при этом.

Бастиан выбежал к ним.

— Эй, вы там! — закричал он снизу вверх. — Прекратите сейчас же! Вы не смеете!

Существа прекратили возню и посмотрели на него сверху вниз. Один из них, на самой макушке, спросил:

— Что он сказал?

И другой, пониже, передал ему:

— Эта штучка тут говорит, мы не смеем.

— Почему он говорит, мы не смеем? — спросил третий.

— Потому что вы не можете так просто все ломать! — кричал Бастиан.

— Этот тут говорит, мы не можем все ломать, — сообщил первый клоунский мотылек остальным.

— Нет, мы можем!

Башня раскачивалась и трещала.

— Что вы делаете! — кричал Бастиан, не зная, то ли ему сердиться, то ли смеяться, уж больно комичны были эти существа.

— Этот здесь, — повернулся первый мотылек к своим товарищам, — спрашивает, что мы делаем.

— А что, собственно, мы делаем? — поинтересовался другой.

— Мы забавляемся! — объяснил третий.

И они понеслись, хохоча, в бешеной пляске.

— Мы забавляемся! — крикнул Бастиану первый мотылек, чуть не захлебываясь от смеха.

— Но башня обрушится, если вы не перестанете! — кричал Бастиан.

— Этот здесь говорит, — сообщил первый мотылек остальным, — что башня обрушится.

— Ну и что? — сказал другой.

И первый крикнул вниз:

— Ну и что?

Бастиан растерялся и пока подыскивал подходящий ответ, все клоунские мотыльки закружились в хороводе, держа друг друга не за руки, а за что придется: за ноги, за воротник, иные вверх ногами, и все хохотали, и смотреть на это без смеха было невозможно.

— Но вы не смеете этого делать! — кричал Бастиан, борясь со смехом. — Это работа ахараев!

— Этот там, — снова повернулся первый клоун к компании, — говорит, мы не смеем.

— Мы смеем всё, — закричал другой и кувыркнулся в воздухе, — мы смеем всё, что нам не запрещено. А кто нам что запретит? Ведь мы же озорники!

— Я! — ответил Бастиан.

— Этот там, — сказал первый мотылек другим, — говорит: я!

— Как это ты? — удивились остальные. — Ты нам ничего не говорил.

— Да не я! — объяснил первый. — Этот там говорит: он.

— Почему этот там говорит «он»? — интересовались другие. — И на кого это он говорит «он»?

— Эй, на кого ты говоришь «он»? — крикнул первый.

— Я сказал не «он», — кричал Бастиан, наполовину сердясь, наполовину смеясь, — я сказал, я запрещаю вам разваливать башню!

— Он запрещает нам, — объяснил первый мотылек остальным, — разваливать башню.

— Кто? — спросили вновь прибывшие.

— Вон та штучка там, — ответили остальные.

И вновь прибывшие сказали:

— А мы не знаем этого там. Кто это такой вообще?

Первый крикнул:

— Эй, ты там! Кто ты такой вообще?

— Я не «эй, ты там»! — теперь уже по-настоящему рассердился Бастиан. — Я Бастиан Балтазар Букс и сделал из вас озорников, чтобы вы больше не страдали и не плакали. Еще сегодня ночью вы были ахараи. Вы могли бы оказать побольше почтения вашему благодетелю!

Все клоунские мотыльки разом прекратили роиться и плясать. Они повернули взгляды к Бастиану. Воцарилась тишина.

— Что этот там сказал? — прошептал самый дальний мотылек, но тот, что был с ним рядом, ударил его по шляпе так, что шляпа наехала на нос и на уши. «Тс-с-с!» — зашипели остальные.

— Не мог бы ты