О чем, скажите на милость, она толкует, подумала Фрэнки, если все они живут с ее отцом в квартире за обувной лавкой ее отца? Бернис хотела еще что-то сказать, но в комнату разболтанной небрежной походкой вошла Кора, как девка из салуна в фильме о Диком Западе.

– Смотрите, какие кошки к нам приблудились, – проговорила она, растягивая слова.

Она была гораздо симпатичнее Бернис: с идеальными губками, накрашенными яблочно-красной помадой под цвет платья.

Тони не нравилось, как они смотрят на Фрэнки, как ведут себя, словно они здесь хозяйки, поэтому она сказала:

– О чем ты, какие еще кошки? Здесь нет никаких кошек, кроме вас.

– Заткнись, девчонка! – огрызнулась Кора. – Или я сама тебя заткну.

Тони встала, но Фрэнки схватила ее за руку.

У них и так хватает проблем, нечего напрашиваться на новые. Если Ада их выгонит, им некуда будет пойти.

Кора улыбнулась так, как улыбаются, когда хотят ударить, но не уверены, что это сойдет с рук.

– Я слышала, что у тебя во вторник собеседование.

– Что? Где? – спросила Фрэнки.

– В «Бермане». Наша кузина работает там на заводе. Но им нужна девушка в машинописное бюро, поэтому мама подсуетилась. Ты же умеешь печатать?

– Да, – пробормотала Фрэнки сквозь стиснутые зубы.

– Вот и хорошо. – Она скользнула взглядом по фигуре Фрэнки. – Надеюсь, у тебя есть приличные платья. Это выглядит так, будто побывало на войне.

Фрэнки машинально схватилась за воротник, прежде чем поняла, чего хотела добиться Кора: чтобы она стыдилась.

Со стыдом Фрэнки покончила. Отпустив воротник, она схватила свой аттестат и потерла большим пальцем почти незаметную зазубрину на рамке.

– Повешу его над комодом.

Она не стала ждать разрешения.

* * *

Хотя я на некоторое время осталась с Фрэнки и Тони в той тесной квартирке, в конце концов я заскучала по приюту. Ночью я навестила младенцев в Доме малютки и девочек в коттеджах. Я разговаривала то с одной, то с другой, лихорадочно шепча им в уши, а Волк лизал мои ноги. Я гладила их волосы, перебирала упрямые кудри и говорила, что когда-нибудь кто-то будет пропускать сквозь пальцы эти локоны, а они будут желать, чтобы это никогда не прекращалось, никогда-никогда. Я звала девушку-призрака с разбитым лицом, но она не откликнулась.

Потом я уселась у ног ангела, взяв Волка на руки, и сказала, что если не могу стать ангелом и покинуть этот мир, то почему способна влиять на него? Разве я не взорвала лампочку в библиотеке? Не я сбила фотографии со столика в голубом доме? И значит ли, что я могу сделать это снова? Могу ли помочь Фрэнки? Могу ли помочь хоть кому-нибудь? Какая польза от призрака, который знает, что он призрак?

«Зачем я здесь?»

Вместо того чтобы ответить на мой вопрос, ангел начала рассказывать о событиях в мире. О массовой расправе в Ардеатинских пещерах в Риме, когда были уничтожены сотни людей, в том числе евреи и итальянские партизаны. О трагедии на Слаптон-Сэндз, где американские солдаты были убиты во время учебных маневров перед высадкой в Нормандии. О самой высадке в Нормандии во Франции, где десантировались тысячные войска, и тысячи солдат погибли, чтобы союзники могли захватить побережье.

«Они тоже спрашивали, зачем, – сказала ангел. – Но кто может постичь волю Господа?»

Я решила больше никогда не навещать ангела, а вместо этого ходила на свой пляж у озера Мичиган, в библиотеку и в бар, где Бешеная Морин пичкала нас с Волком бурбоном, а ее вытатуированная рыбка посылала нам поцелуи. «Ненапившись» «небурбона», мы сидели в атриуме Рукери, лениво наблюдая за ползущими тенями. Волк бросался на тени, словно они были прячущимися в норы бурундуками, а мраморный пол – снегом.

Я перестала искать Маргариту, но так сердилась на мужчину, забравшего ее у меня, мужчину, обманувшего ее, что отправилась к нему в антикварный магазинчик. Именно там мне следовало искать в первую очередь. Именно там вообще следовало искать.

Маргарита сидела на большом деревянном столе, нос к носу с черной кошечкой хозяина. Самого мужчины нигде не было, хотя фотографии на столе стояли в беспорядке, а одна валялась на полу – та, на которой была запечатлена рыжеволосая с широко распахнутыми глазами, невзрачная и бледная, как молоко.

«Ты давно здесь?» – спросила я.

«Недели, месяцы… Не знаю. Я шла за тобой в твой первый приход. Осталась и читала. – Она обвела рукой вокруг. – У него есть “Лола Лерой, или Преображенные тени” Фрэнсис Эллен Уоткинс Харпер».

«Ты преобразилась?»

«Ты не так остроумна, как себе представляешь», – ответила она.

«Ты не знала, что у него есть этот магазин? Как ты могла не знать?»

«Я никогда его не искала».

«Никогда не искала?»

«Все не так, как ты думаешь, – сказала Маргарита. – Он меня не убивал».

«А кто убил, ты знаешь?»

«Не он. Он… любил меня».

«И кто теперь лжет самой себе?» – спросила я.

«Что ты знаешь об этом? – вдруг рассердилась она. – Те истории, что я тебе рассказывала? Истории, которые мне рассказывала мама, а ей – ее мама? Я записала их, сделала их своими. Он поощрял меня. Я собиралась стать писательницей, как Фрэнсис Харпер. Ты не знаешь, что это значит, что это… значило для меня».

«Жил да был один парень», – начала я.

«Парень», – бросила она.

«Слушай: жил да был один парень. Другого слова для него нет, он еще не был мужчиной. Моя семья не одобрила. И я…»

«Ты его любила?»

Помедлив, прежде чем ответить, я сказала: «Он поглотил меня».

«А он тебя любил?»

Я подумала о том, как он произносил мое имя, словно у него под языком перекатывались жемчужины. Подумала о роще и об озере, о его руках и о моей необходимости в них. Была ли необходимость любовью? А голод?

«Не знаю», – ответила я.

«Тогда это не то же самое!» – воскликнула она.

«Давай я отведу тебя в одно место и кое-что покажу».

Я попыталась взять ее за руку, но, разумеется, не смогла.

«Пожалуйста», – промолвила я.

Она неохотно поднялась со стола. Мы оставили антикварный книжный магазин и бесстрашную кошечку и пошли, побежали, полетели к голубому домику среди моря кирпичных. Волк обогнал нас и уже заглядывал в черное окно.

«Что это за место?» – спросила Маргарита.

Я подвела ее к окну, на которое Волк опирался передними лапами. Мужчина с телосложением боксера сидел на краю кровати и надевал ботинки. На нем были брюки на подтяжках и белая майка.

«Это он?» – спросила Маргарита.

Она обшарила взглядом его