— Эрина Милостивая да хранит ваш дом, да не оставит она ваших детей, - бормотала я, чтобы хоть как-то заполнить паузы.

Лафат аккуратно ткнул меня рукой в бедро, и это, скорее всего, означало, что пора остановиться. Ну, переиграть я могла, бесспорно, потому что актер из меня был не очень. Хозяйка тем временем открыла дверь в избушку, которая построена была то ли из торфа, склеенного глиной, то ли из глины с добавлением мусора. В общем, такое мы называли обычно «из всего на свете и палок».

В двери щелей не было только потому, что на щели были набиты доски изнутри. Из-за этого дверь была тяжелой. Два небольших окна и так почти не давали света, а при нынешней погоде казалось, что тьма там «хоть глаз выколи».

Печь из камней, склеенных глиной была справа, она делила кухню с углом, где находилась хозяйская спальня. Это стало понятно только потому, что здесь на высоте сантиметров двадцать стоял топчан шириной с кровать «полуторку». Небогатый матрац, набитый, вероятнее всего, соломой, свернутые покрывала, которым плохо удавалась роль подушки, лежали ровно, как в гостинице. Покрывало висело у печи. Скорее всего, сырость, что принесло сегодняшнее утро, дала о себе знать, и хозяева проснулись в волглой постели.

Сиала указала на кровать, но прежде бросилась в угол, из которого достала новый отрез ткани и застелила им постель. Подушки завернула в такие же новые отрезы, осмотрела со стороны и, видимо, довольная проделанной работой, обратила взгляд на нашу «ридганду».

— Снимайте это. Грязное все. Я сейчас прополощу и у печи развешу. К утру будет чистым, - суетилась она и, со все еще протянутой под платье рукой, бросилась к печи, где, вероятнее всего, еще тлели угли. Она отставила тяжелую чугунную заслонку и подкинула три толстых ветки, что лежали на полу. – Сейчас отогреетесь, отдохнете, а я к тому времени и поесть соберу, - ее глаза шарили по нам, нашим сумкам.

— У нас есть кое-что. Можете добавить в похлебку, - я отдала ей сушеное мясо. Осталось его не очень много, но хоть что-то.

— Хорошо, значит, сделаю похлебку, - она осмотрелась, поняла, что Крита не торопится раздеваться при ней, аккуратно указала мне, что платье надо вынести на улицу и вышла.

Лафат, Палия и Дашала остались в сенях, и гостеприимная хозяйка продолжала свою суету там. Сейчас она советовала Лафату из какого угла сарая лучше принести сено. Тот молча поддакивал.

— Раздевайся, иначе, она не оставит нас в покое, - я осматривала грубый деревянный стол рядом с печью. На нем стояли глиняные крынки, такие же миски и кружки. Пара деревянных ложек позабавила меня, и я с трудом сдержалась, чтобы не сыграть на них, как мы делали это в школе.

Три лавки, скорее всего, по количеству детей, не застелены вовсе, но возле печи на сундуке лежала горка шерстяных одеял. Бедность, как говорится, не порок, но это даже не бедность, это жизнь на грани выживания. Я вспомнила моих обеих бабуль, которые ели что придется больше года и решила не ныть. Поди не сахарная, что-нибудь, да придумаю. У них есть козы, может, Сиала будет давать хоть сколько-то молока…

— Я не могу спать здесь одна, Мали, - Крита наконец сняла платье и осталась в рубахе, в которых ходили девушки в доме Фалеи ежедневно. Сейчас я понимала, что у Фалеи было очень чисто.

— А ты и не будешь одна. Мы если в эту сырость будем спать там на сене, ноги отбросим через пару дней. Будем спать здесь, а ты делай вид, что без нас боишься, хозяйка, - улыбнулась я и, сняв грязное платье, присела рядом с Критой.

Мыло мы использовали в дороге. Мылись, стирали одежду, и сейчас я боялась спросить у хозяйки хоть маленький кусочек. Грязными у нас были только ноги, так что мыться пока было не обязательно, а вот через пару дней, пожалуй, мы, привыкшие к доступному постоянно душу, захотим помыться.

— Идите сюда. Грязное снимайте, кому нечего надеть - под одеяла, а я скажу, что входить нельзя, - я содрала свою одежду, платье Фалеи и плащи, кивнула Палии в сторону двери, и мы вышли. Дашала с удовольствием взяла шерстяное покрывало и завернувшись в него, прижалась к теплой печке. Мы не спали всю ночь, и сейчас мечтали только о том, чтобы лечь.

— Ридганда довольна? – заискивающе спросила хозяйка, принимая у меня одежду.

— Да, если бы не вы, кто знает, что бы с нами случилось. Только, не говорите особо кто мы, мало ли, позавидуют вам, да и навредят. Люди разные, - добавила я и побежала за Сиалой под другой навес, где были оборудованы поилки для скота.

Там мы замочили вещи, а платье Фалеи, которое здесь было так же неожиданно, как попугай среди галок, Сиала замочила отдельно. Деревянные широкие бадьи заменяли тазы. Я заметила, что хозяйка берет воду из длинных колод и присмотревшись, поняла, что они вырублены из целых стволов дерева. Вода стекала в них с соломенных крыш, что опускались достаточно низко. Умно, только вот раз дожди здесь бывают нечасто, зачем эта водосборная система, - подумала я.

— Через пару дней вода в реке станет мутной, и еду готовить можно только отсюда, - заметив мое выражение лица, сказала женщина. – Не напиться ею, но хоть так, - она улыбнулась и продолжила шоркать ткань между кулаками. Никакого мыла здесь не было. Что там говорила бабушка? Зола и жир? Ну, если все будет так плохо, то и это найдем.

Лафат, выбрав себе одеяло, остался спать в сенях. Принесенной соломы хватило, чтобы законопатить щели в ближнем к дому углу и сделать просторную и мягкую лежанку. Я сдвинула две лавки к печи так, чтобы лечь к ней спиной, а Крита, Дашала и Палия легли на кровать.

Лафат заглянул к нам, поманил меня в сени и указал на затвор, который он починил:

— Сразу не откроют, но как услышишь, вставай, - кратко сказал он и, улегшись в достаточно пышную нору, с головой укрылся одеялом.

— Я сказала хозяйке не ходить к нам до самого вечера. Если замерзнешь, приходи, - ответила я и ушла в дом, где мы плотно закрыли ставни, приготовив на всякий случай плошку с жиром и тонкой веревочкой. Вероятно, она служила здесь осветительным прибором. Ну, хоть жир искать не придется, - подумала я, свернула одеяло под голову и, прижавшись спиной к теплой печи, мгновенно заснула.