Птица, скорее всего, спала, потому что ее абрис совершенно не менял положения, и я уже запереживала – жива ли она, да и вообще, птица ли это. Рукой я нащупала ветку рядом с собой и осторожно подкинула ее, надеясь, что местная живность испугается и хотя бы повернет голову, но та продолжала вести себя как замороженная.

Когда я наконец дождалась момента, в который нужно было будить Лафата, услышала возню там, где он спал. Обернувшись, я увидела, что Лафат сел и сейчас разминает затекшие плечи. Как он проснулся в нужный момент? Да и спал он всего пару часов. По моим ощущениям, времени прошло очень мало.

— Выйдем, как только взлетит птица, - прошептал на этот раз он, и я удивилась, что там, в доме Фалеи он никогда не шептал.

— Мне кажется, она мертвая или это ветка, очень похожая на птицу. Она не двинулась ни разу за все это время, - прошептала я в ответ.

— Это «Глаз Хирга». Мало кто может разглядеть ее на дереве. Пока она спит, ее тело замирает, будто мертвеет. Так ни один хищник даже не заметит ее. Говорят, ее сердце перестает биться, а тело не издает запаха по ночам, - сказал он, совершенно уверенный, что эта легенда – чистая правда.

— Хирг – это бог? – спросила я, решив уточнить информацию о здешнем пантеоне.

— Да, он сын Даркана Вершителя и Эрины Милостивой… - начал было историю, о которой я уже слышала, Лафат.

— Да, это я уже знаю, и про то, что он, находясь во чреве матери, съел свою сестру и оттого стал двуликим, - перебила его я.

— А то, что великие ливни приходят по его воле, ты тоже слышала? Эта птица живет в больших водах Саргассиума. И перед большими ливнями прилетает в леса, чтобы переждать, а потом возвращается и поедает тела, которые выбросила большая вода, - задумчиво продолжил Лафат. – Значит, нам нельзя сейчас к большой воде Саргассиума, Мали. Этих птиц очень мало, и поэтому люди не знают о том, что их ждет. Встретить ее – большое счастье, - его взор не отрывался от ставшего теперь различимым силуэта.

Крылья этой птицы были туго прижаты к телу, голова ее, скорее всего, пряталась под крылом, на черном фоне которого серебристо-серые полосы было теперь легко рассмотреть.

— Не знала. А мы собирались идти к большой воде? – я поняла, что он говорит о море или даже океане. Что для него «большая вода» мне стоило только узнать. – А это озеро, что мы проходили, оно тоже «большая вода? – решила я уточнить хотя бы в общих чертах местные понятия.

— Нет, Мали, это совсем не называют водой. Это озеро. Большая вода Саргассиума несет на себе большие лодки иногда две зимы, - судя по уважению к этим водам, что так явно отразилось на его лице, это все же было как минимум море.

— Мы не должны выходить. Может, я разбужу всех, мы успеем что-то съесть, переодеться и идти дальше, - предложила я, но Лафат опустил брови и повел головой. Это означало, скорее всего, что теперь можно не торопиться.

— Они пойдут туда, откуда вы пришли с Палией. Когда я вышел из Хиргова леса, я пошел туда. Оставил там немного тканей от твоей рубахи и камни Дашалы, - он увидел, что я удивлена, но тут же указал на мой подол. Я опустила голову и увидела, что подшитый низ рубахи порван. – Я оторвал, когда подсаживал тебя на стену, а камни Дашалы сорвал, когда нес ее.

Я вспомнила, что на руке девочки была нить с наздёванными на нее тремя небольшими гладкими камешками, похожими на гальку.

— Оставил кусок ткани на Хирговом дереве, а дальше бросил и камни. Фалея приведет людей, которые ищут рабов. Они сейчас идут по ложному следу, Мали, но через рундину они это поймут. Несколько дней нам ничего не угрожает.

Да, точно. Мы же проходили этот лес, эти колючки. Он метров триста, и Лафат не мог так долго ползти, - подумала я. Вот почему он задержался. Он немного поднялся в гору, чтобы запутать наши следы!

Какой-то шум привлек наше внимание, и мы вместе подняли голову. Птица раскрыла крылья и сильно хлопнула ими. Я, стараясь не двигаться, рассматривала ее теперь в полный рост. Черная голова с большим загнутым клювом, широкая, такая же черная шея, плавно переходящая в грузное тело. Если бы не размах ее крыльев, то я бы точно засомневалась, что она сама поднялась на ветку так высоко. Она выглядела, как смесь пеликана с орлом.

Она тряхнула крыльями, почистила массивное туловище под ними и наклонившись вперед начала что есть силы размахивать крыльями. Я действительно считала, что сейчас она рухнет. Потому что такая туша взлететь могла только если бы у нее был пропеллер как у вертолета. Но я ошибалась. По мере того, как крылья делали все более сильные удары по воздуху, птица выпрямляла ноги, и вот они уже оторвались от толстой ветви. Как тяжелый бомбардировщик, она полетела в сторону, противоположную городу.

— Ее мясо, говорят, позволяет видеть глазами птицы, - добавил Лафат, а я подскочила, заметив, что ее перо сейчас крутится, как семечко клена, медленно направляясь к земле.

Я поймала его на лету. Оно было черным и переливалось в стальной, если покрутить. Длиной сантиметров пятнадцать, твердое и толстое его основание было черным.

— Хиргов глаз, - раздался голос за моей спиной, - я обернулась и увидела улыбающуюся Криту.

— Да, Лафат показал мне ее, и мы видели, как она улетает, - хотела похвастать я.

— Хирг не любит, когда его птицу видят люди, но, если она сбросила свое перо тебе, ты счастливица, Мали. Теперь ты не будешь знать бед. А еще, его можно дорого продать, но я бы не стала, - Крита протянула руку и я дала ей перо.

— Ну, попробуем проверить эту легенду. Пусть оно будет со всеми нами и пусть на нашем пути не будет бед, - улыбнувшись в ответ, сказала я. Крита провела им сначала по ладони, а потом по щеке.

— Оно дарит силу, если прижимать его к себе, - продолжила нести дичь Крита, и я решила ее не останавливать. Как говорится, не надо лезть в чужой монастырь со своим уставом.

Девушки просыпались, по одной шли к озеру, как велел Лафат. Я же думала, как начать разговор с Палией. Обида на Криту прошла в момент, когда вся ее странность в последние дни оказалась лишь попыткой спасти Палию. Я боялась, что она задумала что-то более неприятное, и сейчас мне было стыдно за свои мысли и недоверие.

Когда я пришла от озера, где мне удалось даже ополоснуться, что-то незримо поменялось в людях, что бежали со мной, не оглядываясь, всю ночь и весь день. Но эти перемены были хорошими! В нашем лагере смеялись.