Разрубив ещё двоих мощными ударами меча я почувствовал, что сейчас произойдёт что-то страшное. Странное ощущение накрыло меня, как будто тёмная туча заволокла солнце. Я обернулся и увидел Хёрда, стоявшего на возвышении на корме драккара.

— Боги с нами! Вперёд, братья! Бейте ублюдков! — кричал он без толики страха. В руке его сверкал меч, и он салютовал им в небо.

Перед конунгом стояло человек десять хирдманов в тяжелой броне, среди них был и Сверри, и все они яростно теснили врагов к борту. Я двинулся помочь им.

Вдруг воин Олава поднял с палубы копьё и метнул его над головами воинов Сверри. Копьё прошило Хёрда, он пошатнулся и упал. Сердце моё сжалось. Я бросился на того ублюдка, выбил ударом из руки меч, схватил его за ворот и притянул к себе. Парень поглядел в мои глаза, и зрачки его расширились от ужаса. Я боднул его в лоб своей одетой в железо головой, затем вставил ему в живот меч и начал проворачивать. Воин кричал, выворачивался, кусался, но я не чувствовал физической боли, гнев застилал мне глаза.

Когда я опомнился, то увидел, что атаку мы отбили. Все нападавшие были мертвы. Я помчался к Хёрду. Белый мех его плаща сделался красным от крови, из груди торчало древко копья, конунг лежал в неестественной позе и не двигался. Я сорвал с его головы повязку, глаза были открыты, остекленевший взор обращён к небу.

— Нет! — взревел я, взяв голову брата себе на колени. — Хёрд… — я погладил его по волосам и зарычал от охватившего меня опустошения.

Воины вокруг копошились над телами мёртвых, понурив головы.

— Конунг мёртв… — доносился до меня их шёпот.

Я чувствовал, что герои пали духом. Явись сейчас ещё один вражеский драккар, нам не отбить нападение. Я вытер с лица откуда-то выступившие слёзы и снял с Хёрда белый мех, накинув себе на плечи.

— Теперь я конунг! Слушайте меня! — воскликнул я.

Все обратились ко мне.

— Сверри, прикажи скинуть за борт трупы, Хёрда уложить под полог, затем отправь ребят оглядеть вражеское судно: заберите добро и подожгите.

— Понял, ярл… конунг Бальдр! — поклонился Сверри.

Туман рассеялся. Я подошёл к борту и увидел, что многие ладьи вокруг горели, море стало чёрно-красным. Я пригляделся и понял, что у нас осталось вдвое меньше драккаров, половина была подожжена и потоплена. Олав и Вали почти одержали победу! У меня по спине потёк холодный пот.

Я пригляделся и различил среди пёстрых бортов ладью конунга Олава, я узнал её по вырезанной из дерева обнаженной богине, закреплённой на носу. Олав держался в стороне, не вступал в бой. Наверное, щенок Вали был с ним…

— Суки, — выругался я и сплюнул за борт. — На вёсла, парни!

Сверри смерил меня взглядом, и я припомнил слова Хёрда, что на ладье командует старший хирдман. Так уж заведено, что за драккар отвечал один человек, как отец отвечает за семейство в пределах своей усадьбы, и ни ярл, ни конунг не могли явиться к нему со своим уставом и командовать его домочадцами.

— Что ты задумал, Бальдр? — нахмурился Сверри.

— В той ладье конунг Олав, и я хочу дать ему лизнуть своей стали, — я тряхнул мечом.

— Понял. Ребята, на вёсла, разворачивай влево!

Мы стремительно приближались к ладье Олава, я потирал руки в предвкушении битвы. Они заметили нас не сразу, ещё бы, какую наглость нужно было иметь, чтобы идти в самые лапы врага? Драккар Олава начал разворачиваться, чтобы подставить нам вместо борта массивный нос, но было уже поздно. Удар борта о борт. Мои воины с рёвом бросились в бой. Я был впереди всех.

Хирдманы Олава были крепкими ребятами, но я, одурманенный запахом крови и битвы, сражался как бог войны. Мои воины, глядя на меня, не сомневались в победе, и крушили врагов. Мы резали их и теснили к пологу. Наконец я ворвался внутрь, Олав стоял в доспехе с мечом наизготове.

— Зря я отпустил тебя, Бальдр! — прорычал он, потрясая своей белой бородой.

Я взмахнул мечом, конунг заблокировал удар, отпихнул меня ногой и взвил клинок, обрушивая его на меня. Зараза, не ожидал от старика! Я успел отскочить. Предвкушение лёгкого победы рассеялось.

— Сука, ты пришёл грабить и убивать! — воскликнул я. — Не позволю!

Я вновь бросился на Олава, но на этот раз лишь сделал вид, что хочу ударить рубящим в голову. Конунг поднял меч, встречая мой удар, но я скользнул вбок и полоснул Олава по рёбрам. Конунг крутанулся, как ни в чём ни бывало, и ужалил меня в грудь. Я отпрыгнул, но было поздно, кровь полилась под доспехом. Я сморщился от боли и приготовился отбиваться от новой атаки Олава, но вдруг увидел, как он зашатался и припал на колени, схватившись за бок. Я приблизился и ногой выбил меч из его руки. В глазах старого конунга вспыхнул страх, но я погасил его, с размаха отрубив ему голову.

Мои воины окружили меня, и я оглох от их ликующих криков.

— Где Вали? Его не было? — рявкнул я, поглядев на Сверри.

Хирдман нахмурился и разочарованно покачал головой.

Я прошагал к борту и поглядел, что творится вокруг. Море объяло пламя горящих драккаров. Запах войны, крови и дыма ударил в ноздри. Всюду реяли стяги Олава и Вали. Я шарил глазами и не видел ни одной выстоявшей нашей ладьи: все либо горели, либо потонули.

Сквозь дым разглядел пять или шесть драккаров, входящих в гавань Тронхейма, глянул дальше и увидел, что первые вражеские ладьи пристали к берегу. На мачтах трепыхались стяги ярла Вали.

— Проклятье! — выругался я, сжимая рану на груди.

Голова кружилась от усталости, болело совершенно всё. Я шатаясь двинулся к нашему драккару, перебрался через борт.

— Мы проиграли… — прошипел Сверри, догоняя меня.

— Плывём за ними, — приказал я. — Поможем воинам на берегу!

— Слушаюсь, конунг! Парни, на вёсла!

Ох, я и забыл, что я теперь конунг. Так непривычно это звучало. Я сел на скамью и задумался. Я никогда не стремился к власти, она всегда была в руках Хёрда, и я уважал брата за рассудительность и ум. Его все уважали. Смогу ли я быть хоть чуточку таким же справедливым и честным? Я поглядел на трепещущие на ветру стенки полога, где лежал мёртвый брат, а затем поглядел в небо. Сначала я должен спасти землю от захватчиков! А потом от тёмных тварей! А потом посмотрим…

Воины работали вёслами, сражаясь с беспокойным морем, ладью потряхивало, когда волны врезались в нос. Я видел, что парни устали. Все мы были измотаны битвой.

Шесть, нет, семь драккаров пристали к берегу. Пусть на них по двадцать-тридцать человек… итого порядка двухсот воинов… В Тронхейме осталась сотня, говорил Хёрд. У меня в груди становилось всё холоднее и холоднее. Мы обречены, — наконец признался я себе. То-то парни так уныло гребут, не хотят умирать.

Я поднялся и пошёл по палубе, перешагивая скамьи, на которых сидели воины.

— Я был в Хельхейме, и это правда страшно! — прокричал я, собрав все силы. — Страшно вспоминать, что ты жил и сдох, как скотина! Но, если мы прихватим с собой десяток-другой врагов, то они будут там, под землёй, нашими рабами, отстроят нам усадьбы, а мы будем пировать! Гребите!