-  Как настроение, доктор?

-  Все в ажуре, Михаил Михалыч.

-  Не доконал вас камбуз? - спросил он улыбнувшись.

-  Вроде бы нет. Конечно, бывает порой трудновато, но не беда. Кулинарю помаленьку.

-  Вы молодец, - похвалил он меня. - Это ведь адская работа.

-  Скажите, Михал Михалыч, вы человек многоопытный, участвовали во многих экспедициях, встречались с людьми разного склада характера: энтузиастами и лентяями, покладистыми и неуживчивыми, замкнутыми и общительными, оптимистами и мизантропами. По каким признакам вы отбираете людей в экспедицию? Помните, Ричард Бэрд в своей книге "Над Южным полюсом" писал, что, готовя экспедицию в Антарктику, он встретился с Р. Амундсеном на Шпицбергене. Обсуждая планы покорения шестого континента, великий норвежец высказал очень важную мысль: "Люди - самая неопределенная величина в Антарктике. Самая тщательная подготовка, самый образцовый план могут быть сведены на нет неумелым или недостойным человеком". Впрочем, и сам Бэрд был убежден, что в таких экспедициях хорошему человеку нет цены, а плохой человек быстро себя проявит, и товарищи будут проклинать и его и тот час, когда он родился.

-  А вы сами кому отдали бы предпочтение: жизнерадостному, уживчивому человеку, но посредственному специалисту, или отличному профессионалу с дурным, склочным характером?

Сомов задумался, постукивая мундштуком папиросы по тыльной стороне ладони, и, пристально посмотрев мне в глаза, улыбнулся:

-  Ну и хитрец вы, доктор. Конечно, я предпочел бы первого. Я не вижу большой беды в том, что он проведет недостаточно точный замер или напутает в записях. Это вполне поправимо. Второй же может внести такой разлад между людьми, что развалит всю экспедицию. Впрочем, могут быть и редкие исключения. - Сомов помолчал и, хитро прищурившись, добавил: - Я ведь понимаю, что вы неспроста задали такой вопрос.

-  Вы угадали.

-  Если вы о Комарове, то он и есть то самое исключение. Конечно, характер у него не сахар. Он и грубоват бывает порой, и нетерпим к чужому мнению, и упрям. Но все эти недостатки его натуры с лихвой искупаются его мастерством, поразительным трудолюбием и неиссякаемой энергией. Хотя человек он уже не молодой, прошел войну, был ранен. Но, что очень важно, Михаил Семенович обладает поразительным даром изобретательства. Ведь это он придумал водяную помпу и специальный бур-развертку для сверления льда, без которых мы бы не справились с летним наводнением. А дрейфограф - автоматический прибор для непрерывной регистрации дрейфа льдов и дрейфомер для одновременного определения угла и азимута наклона гидрологического троса за счет дрейфа льдины? Я уже не говорю и о множестве усовершенствований в нашем лагерном хозяйстве вроде снеготаялки, камелька и прочих. Надеюсь, я ответил на ваш "каверзный" вопрос?

Я кивнул головой в знак согласия. Мы допивали по второй чашке чаю, как вдруг Сомов, взглянув на будильник, заторопился.

-  Заговорились мы с вами, доктор, а Макар Макарыч, наверное, заждался. Если хотите продолжим наш разговор в гидрологической палатке.

Никитин встретил нас радостным возгласом. Уступив место у лунки Сомову, он подхватил бутылки с пробами воды и исчез за дверцей.

В палатке гидрологов, несмотря на гудевшую паяльную лампу, было холодно и сыро. Тусклый свет электролампочки бросал мерцающие блики на черный круг воды в лунке, зиявшей в центре палатки. У входа на стеллаже выстроились несколько полуметровых стальных цилиндров-батометров Нансена, названных так в честь их изобретателя. С помощью этого прибора получают пробы воды на любой глубине. Сомов взял со стеллажа батометр, прикрепил его с помощью защелок к тросику и отпустил стопор лебедки. По кругу счетчика побежала стрелка, отмечая глубину погружения. Через каждые двести метров Сомов останавливал лебедку, укреплял новый батометр. И вновь крутилась стрелка счетчика. Когда последний батометр занял свое место в океанской толще, Сомов остановил лебедку и повернулся ко мне.

-  Ну вот, теперь можно продолжить нашу беседу.

-  Михал Михалыч, я смотрю и никак не соображу, каким образом вам удается получить пробы воды?

-  А тут никакой сложности нет. Вот смотрите. - Он надел на тросик круглую свинцовую блямбу, напоминавшую гирьку с прорезью. - Это так называемый почтальон. Он, скользя по тросу под собственной тяжестью, доберется до верхнего батометра, ударит по верхней защелке, удерживающей прибор в вертикальном положении. Батометр немедленно перевернется и повиснет на нижней защелке. Одновременно захлопнутся автоматически оба клапана, заключив в плен пробу воды с горизонта. В этот момент освободится грузик, подвешенный снизу, и проделает то же самое со вторым батометром. И так далее.

-  Как получаются пробы воды, я усвоил. А как же вы узнаете температуру воды на конкретном горизонте? Ведь пока вы будете вытаскивать батометр на поверхность, она наверняка изменится?

-  А здесь своя хитрость. - Он взял со стеллажа свободный батометр. - Видите, сбоку батометра цилиндрик с отверстиями. В нем находится термометр. Но не обычный. Его тоненький тонкий капилляр изогнут петлей, а чуть выше резервуарчика, заполненного ртутью, он сужен. Когда батометр переворачивается, вместе с ним сальто-мортале делает термометр. Ртутный столбик в месте сужения разрывается, и ртуть переливается в противоположный конец капилляра, фиксируя показания термометра. Но это все черновая работа. Главная - в лаборатории. Все эти пробы воды надо будет исследовать на содержание в них солей, кислорода и т. д. И у меня к вам, доктор, просьба. Отнесите, пожалуйста, к нам в палатку оставшиеся пробы воды. А потом возвращайтесь.

Никитин сидел за столиком, устремив взгляд на бюретку, заполненную химическим реактивом. Вот он осторожно повернул краник, и на тонком носике бюретки появилась тяжелая капля и бесшумно плюхнулась в колбу с очередной пробой воды. Маленькое фиолетовое облачко, вспыхнув, тут же исчезло. Одна капля, вторая, пока, наконец, вода не окрасилась в бледно-розовый цвет. Никитин записал в рабочий журнал результат исследований и взялся за другую бюретку, но уже с другим индикатором, и все повторилось с начала, только вода на этот раз приняла желтоватую окраску.

Он был весь поглощен исследованиями и лишь показал мне рукой, куда поставить принесенные пробы. Бережно, чтобы случайно не разбить, поставил колбы на стол и возвратился в гидрологическую палатку. Примостившись на ящике, я подождал, когда Сомов отправит в океанскую пучину последнего "почтальона", и приготовился слушать дальнейшие объяснения. Наконец Сомов освободился.

-  Так где мы остановились? - сказал он, устало разгибая уставшую от неудобной позы спину.

-  На определении температуры с помощью "хитрого" термометра.

-  Вся суть наших исследований, - продолжил Сомов свой рассказ, - заключается