— Сорок две буквы, — задумчиво произнес Самослав. — И ведь ни одной лишней. Ну, надо же! Никогда бы не подумал.

— Меньше никак, ваше сиятельство! — уверили его ученые мужи. — Мы множество слов записали. Ваши ц, ч, ш и щ подходят просто бесподобно. Но гласных звуков в словенском языке куда больше, чем в латыни, а в вашем алфавите их тоже не оказалось.

— Мы попробовали научить новой азбуке госпожу Любаву, — стесняясь, сказал Григорий. — И она уже читает и пишет.

— Ну, нашли, кого учить, — поморщился князь. — Она сама, кого хочешь научит.

— Так у нас же отроков почти две сотни, — несмело напомнили наставники. — Нам бы помощь не помешала, ваша светлость. Иначе мы никак не успеем ваше задание выполнить.

— Ладно, — поморщился Само. — Привезу еще грамотеев. Сразу после войны.

— А мы с кем-то воюем? — поинтересовались ученые мужи.

— Пока нет, — успокоил их князь. — Но весной у нас война с аварами намечается.

— Спаси нас святой Мартин! — побледнели риторы. — Конец нам! Это же порождения Преисподней! От них нет спасения!

— Отставить панику! — хлопнул по столу князь. — Идите, работайте!

Ученые мужи вышли, притворив за собой дверь, а Само ухватил за талию жену, которая пыталась пройти мимо. Она плюхнулась к нему на колени и подставила губы для поцелуя. Самослав не мог пропустить этот момент. Пару минут они самозабвенно целовались, а потом Людмила решительно высвободилась.

— Увидят же, — шепнула она, смутившись. — Стыдно. Слухи пойдут!

— Так пойдем в спальню, — куснул ее за ухо Само.

— Вечером, — уперлась ему в грудь жена. — Тут же слышно все. Полный терем народу.

— Да, надо новый дом строить, побольше, — погрустнел Самослав. — Ну, никакой личной жизни.

— Одеяло хочу из белки, — Людмила даже зажмурилась от своей смелости. — Я слышала, Збыслав своей жене такое подарил. А мы что, хуже?

— Да что б меня! — князь ошарашенно посмотрел на Людмилу, словно не узнавая, и добавил что-то непонятное. — Да в какое же время надо провалиться, чтобы от жены таких слов не услышать? В Мезозой, что ли? Уговорила! Будет тебе одеяло! — и он легонько ущипнул ее за тугой зад. — Но ты будешь должна!

— Вечером! — Людмила чмокнула мужа в губы, и с сожалением встала с его колен. Он нечасто бывал дома. Владения большие, а муж ее и жрец, и судья. Она посмотрела на него своими глазищами. — А может, ты что-нибудь придумаешь, чтобы с судами этими попроще было? Тебя же неделями дома не бывает. Знаешь, как мне одиноко!

— Ну, точно! — хлопнул себя по лбу Самослав. — Ведь целый день эта мысль в голове крутилась! Уложение надо записать! Эй, Григория снова ко мне позовите!

Двести миль на восток от Новгорода. Территория разрушенного римского лагеря Виндобона (совр. Вена).

Это аварское городище ничем не отличалось от тысяч точно таких же, раскинувшихся от Карпат до Альп. Мелкий род племени кочагир, что пас своих коней на северных землях каганата, приходил сюда на зиму. Кочевники научились у своих подданных строить полуземлянки с глиняным очагом вместо юрт. Но по степному обычаю даже такие дома они ставили в круг, обратив входы к центру. Кочагиры были небогаты, и лишь немногие из них носили железный доспех. Их оружием были луки, булавы и редкие тут мечи с односторонней заточкой. Они по зову своих тарханов выставляли полтысячи конных стрелков, по одному воину с юрты.

Новая жизнь в паннонских степях была совсем не такой, как раньше. А ведь еще живы были родовичи, которые пасли свои стада на травах Приаралья. Племя кочагир было выбито с родовых земель проклятыми захватчиками-тюркютами, которые и загнали их за Карпаты вместе с десятком других племен. Царственные рода уар и хуни взяли себе лучшие пастбища, а племена помельче ушли на север и в предгорья, где жило множество словен, гепидов, лангобардов и римлян. Словене жили тут издавна, потому и город на Лимесе, отделявшем римский мир от варваров, кто-то назвал Виндобона, «земля винидов». Только теперь не римляне правили этой землей... Те, кто не имел коня, человеком тут не считался, он был рабом. Кое-где таким рабам жилось вполне сносно, ведь кочевники еще не постигли всю тонкую науку античного рабовладения, когда из невольника нужно было выжать все силы примерно лет за пять. «Раб должен или работать, или спать» — так писал Катон. Тот самый, что все время порывался разрушить Карфаген. Кочевники были людьми простыми, и раб был тут вроде младшего родственника или домашнего животного. Это как повезет. Но степняки хотя бы не ставили на лбу клеймо каленым железом, как иногда это делали просвещенные римляне.

Земледельцы Паннонии сеяли зерно, которым приходилось делиться с новыми хозяевами. Сами же благородные всадники пасли скот, трахали местных баб, охотились и упражнялись в воинских искусствах, как и подобает настоящим батырам. Тут и жила теперь Чеслава с дочерями, собирая кизяк для растопки, таская воду и готовя пищу своему господину.

Им не повезло. Чеслава хотела перебраться в земли хорватов. Только там они могли укрыться от неминуемой гибели. А в том, что их убьют, у Чеславы не было ни малейшего сомнения. Она была хитра и в людях разбиралась отменно. Молодой парень, бывший раб, который подмял под себя независимые до этого роды, не оставит за спиной недобитого врага. Он совершенно точно не был дурнем, как ее покойный муж. Лес стал редеть, когда они отошли на день пути от родного городища. Там, за ним раскинулась необъятная степь, которая называлась Пуста. Она и сейчас так называется. Для словен, не привыкших к таким просторам, эти земли казались пустыми. А еще они были страшными. Ведь именно из Пусты приходили обры, а потому идти дальше было смертельно опасно. В этих местах Дунай был неширок, и они могли спокойно переправиться на левый берег. Беда только в том, что на другом берегу были земли мораван, управляемых полукровками, ублюдками обров. Чтобы попасть к хорватам, нужно было пройти их земли, что языком вытянулись вдоль берега Дуная, но риск того стоил. Ведь обострившаяся интуиция просто кричала Чеславе, что за ней уже идут. И она нещадно подгоняла зятя и дочерей, которые уже падали от усталости. Они заночевали в лесу, не разводя огня, а утром зять ушел немного назад, где в селении у реки украл лодку. Теперь дело за малым. Телегу пришлось бросить, и вскоре семейство владыки Буривоя и его лошадка уже были на мораванском берегу, где принесли благодарность богам. Добро