в последнее время типография переполнена волшебными сказками и в ближайшей перспективе они предполагают издавать только классические сказки. Однако издательство согласилось рассмотреть его историческую повесть и пообещало связаться с автором после того, как старший редактор прочтет рукопись. Волков передал все это Маршаку и спросил его мнения об исторической повести, но не получил ответа (Галкина 2006, 100). В 1904 году Маршак болел туберкулезом и в дальнейшем часто испытывал проблемы со здоровьем; впрочем, могли быть и другие причины, по которым прервалось их общение, в том числе и то обстоятельство, что сам Маршак и его сотрудники подвергались все более пристрастным проверкам со стороны госбезопасности.

Период 1937–1938 годов отмечен усилением сталинских репрессий. Людей любых профессий, включая писателей и издателей, арестовывали на основе ложных доносов, а часто без всякого повода. Детских писателей и редакторов, работавших с Маршаком, обвиняли в шпионаже в пользу иностранных государств и в сочинении и издании контрреволюционных произведений для детей. Их арестовывали, бросали в тюрьму, а некоторых расстреляли. Несмотря на свой высокий авторитет и крепкие связи с Горьким, который умер в июне предыдущего года, Маршак также находился под подозрением, поскольку в молодости совершил путешествие в Палестину, учился в Англии и сочинял юношеские стихи на идише. Чувствуя, что атмосфера все больше накаляется, Маршак, в надежде избежать ареста, в 1938 году переехал в Москву и занялся переводами Шекспира. Тот факт, что в 1949 году Маршаку за его переводы была присуждена Сталинская премия – высшая государственная награда, – может служить свидетельством непредсказуемости советского общества в эпоху сталинизма (Кулешов 2012, 80). Написанное Волковым в те годы не позволяет утверждать, что ему было известно о происходившем с Маршаком, но он, как и все другие, наверняка имел друзей, коллег и даже членов семьи, которые были арестованы или внезапно исчезли. Ситуация с Маршаком ясно показывает, что даже те, кто обладал влиянием и занимал высокие посты, могли стать жертвами сталинского террора. Несмотря на очевидные риски, Маршак поддерживал Александра Волкова в это неблагоприятное и опасное для начинающего автора время и обеспечил его литературный дебют, протянув руку помощи в самом начале его карьеры в детской литературе.

Помимо Маршака, были и другие влиятельные литераторы, которые помогали Волкову и давали советы, в том числе – Антон Макаренко, педагог, писатель и один из признанных основоположников советской педагогики. Одиннадцатого октября 1937 года Волков получил письмо, сообщавшее, что его первая историческая повесть включена в издательский план 1938 года. В письме также приводился длинный список редакторских поправок, сделанных Макаренко, который, как и Маршак, нашел время для личной встречи с Волковым и помог ему переработать и улучшить его первую рукопись. Волков получал отзывы и от других рецензентов, но те нашли в его произведении множество недостатков и не рекомендовали его к изданию. Эти отзывы очень огорчили начинающего автора. Стремясь к исторической точности, он потратил много времени на изучение фактов, но все напрасно. И вот, когда казалось, что хуже уже быть не может, редакция сообщила, что потеряла рукопись, и ему пришлось восстанавливать весь текст по черновикам и по памяти (Галкина, 2006, 103). В итоге в январе 1938 года Волков наконец подписал договор на свою историческую повесть и испытал огромную радость – после всего, что ему пришлось испытать, добиваясь этого издания. К сожалению, он вскоре узнал, что выпуск книги отложили до 1940 года, причины этого решения издательство автору не сообщило. Он был бессилен что-либо изменить, так что полностью переключился на работу над «Волшебником».

В середине мая 1938 года Волков встретился с Маршаком у того на квартире. В подробном письме брату Анатолию Александр Мелентьевич рассказывает о гостеприимстве Маршака, о том, что тот проявил большой интерес к его жизни, задавал самые разные вопросы: о семье, работе, увлечениях и особенно о литературных вкусах и пристрастиях. За почти три часа, которые они провели вместе, Маршак успел прочитать ему любимые стихи – свои и чужие, и Волков с большим трепетом сделал то же самое. Маршак сказал Волкову, что Горький, если бы был жив, безусловно проявил бы к нему большой интерес. А еще признался, что ему очень понравилась его сказка и он собирался поговорить о ней в ленинградской редакции «Детгиза», но по причинам, о которых упоминалось выше, не смог этого сделать (Галкина 2006, 104). Маршак рассказал, что рекомендовал Волкова редакциям нескольких идеологически правильных детских журналов, включая «Пионер» и «Молодую гвардию» – явный признак того, что он пытался лавировать в сложной политической ситуации. Расставаясь, Маршак дал гостю тот же самый мудрый совет, который получают все начинающие авторы: «не бросать основной работы, пока твердо не укрепишься в профессии литератора» (Галкина 2006, 105). Маршака лично настойчиво пестовал нового талантливого автора, и в конце концов Волкову открылись двери в детскую литературу.

Месяц спустя, 7 июня 1938 года, Волков наконец получил из московской редакции «Детгиза» договор на «Волшебника Изумрудного города», в котором указывалось, что первый тираж в 25 000 экземпляров должен появиться в сентябре 1939 года. Двадцатого сентября «Литературная газета», официальный орган Союза советских писателей, опубликовала анонс книги Волкова, а 3 октября он получил авторские экземпляры. Ефим Пермитин, старинный друг из Усть-Каменогорска и собрат по перу, в письме от 4 ноября выражал свою радость:

Поздравляю тебя с выходом в свет первенца, я знаю, как это радостно. В сказке этой налицо все элементы того общечеловеческого, что пленяет детские души… Короче, сказка талантлива – хорошо, что она наконец-то появилась (Галкина 2006, 113–114).

Перевод или адаптация или пересказ

Отношение к переводу и адаптации значительно отличается в разных странах и часто меняется со временем. Сотни лет Россия использовала иностранную литературу для домашнего употребления, часто заявляя собственные авторские права на переработанное произведение. В Советском Союзе обращение Волкова с текстом Баума не воспринималось как нечто странное или необычное. А у американской аудитории даже беглое сравнение «Удивительного волшебника страны Оз» и «Волшебника Изумрудного города» немедленно вызывает серьезные вопросы: когда и как перевод превратился в оригинальное произведение? Многие американцы сочтут работу Волкова этически, если не юридически, подозрительной. Поэтому важно понять, как именно Волков обращался с текстом Баума и почему.

Те, кто не занимается переводом профессионально, часто представляют его как простую замену слов одного языка словами другого, но едва ли это на самом деле столь просто и прямолинейно. Эквивалентности смыслов не существует: даже синонимы внутри одного языка имеют едва различимые вариации в значении. Более того, у разных