Сейчас я плохо вижу. Живой быть лучше.

И тут Летиция с ней согласилась.

…смех. И площадь какая-то. Видна она смутно, и не стоит вглядываться. Люди. Веселье. Бочки. Кто-то разливает вино. Горят костры, хотя день и светло. На кострах доходят бычьи туши, и Летиция почти ощущает аромат жареного мяса.

В себя приводит пощечина.

— Извини, — в глазах Мудрославы читается беспокойство. — Ты просто… как будто…

— Спасибо, — Летиция прижала ладонь к щеке, которая ныла.

Её никогда не били.

Даже когда матушка узнала, когда… все равно не били. А тут вдруг… обидно. Но обида спасает.

— Давай переодеваться, — Мудрослава протянула тунику. — В целом, если подумать… тут не сказать, чтобы холодно.

Длинная.

И никаких коленок никому видно не будет, пусть даже у Летиции они совсем не волосатые. Зато мягкая. И… и можно ведь рубашку нижнюю оставить?

— Яр?

— Пойду… постою за дверью, — он молча поднялся.

А коса рыжая осталась. Смешная. Лежит таким мышиным хвостом. И тянет потрогать, убедиться, что настоящая она. Но разве мужчины носят косы? И вовсе… вовсе глупость.

Но лучше так, чем площадь, на которой все вот-вот умрут.

— Вы… — Летиция поглядела на тени. — Выйдите. Пожалуйста.

Духи исчезли. А вот понять, ушли ли они вовсе, не получалось. Страшно. До чего же страшно.

— Возьми, — Мудрослава вытащила из сундука темное платье из тонкой ткани. — Шерсть… теплое и легкое.

И… неприличное.

Совершенно.

Рубашку она все-таки сняла. Та пропиталась потом, вымазалась, да и запах от нее исходил неприятный.

Ткань скользнула по коже, ластясь. И пахло от нее лавандой, сухими веточками которой одежду переложили. Мудрослава также молча накинула другой наряд. Тоже странный. Горловина есть, и плечи сшиты, но такие… большие.

Широкие?

И ткани много, хватило бы на несколько туник, а прихвачена она только по бокам.

— Странные ощущения, — Мудрослава вытянула тонкий поясок. — Наверное, тоже привыкнуть надо. Так, а теперь, если я правильно поняла, то вот это…

…смех. Дорога.

Широкая.

Ко дворцу.

Балкон. С него все хорошо видать, а потому места на балконах продавали. Но свое эта женщина оставила. Она была достаточно богата, чтобы позволить себе любоваться процессией.

Нет.

Летиция усилием воли отодвинула чужое воспоминание. А чьи-то руки бережно завязывали тонкие веревочки. Поверх ярко-зеленой туники легла другая, светлая, но расшитая золотой нитью и каменьями.

Жемчуг?

Богатый наряд. Но все равно непривычный. Ткань льнет к телу, ласкает, и не покидает чувство, что она, Летиция, голая.

Почти.

Додумать не получилось.

— Мед, — Брунгильда поставила круглый бочонок, с которого кое-где свисали клочья пыли. — Затвердел, но есть можно. Еще вот, лепешки.

Лепешки несла Ариция в подоле, и выглядели они листами желтоватой грязной бумаги.

— Еще мясо вот. Там что-то такое… не знаю, все вроде есть. И даже вино не прокисло. Зерно так вовсе нормальное, но так же ж есть не будешь. А для варки вода нужна.

Мешочек с орехами.

И… и Летиция настолько голодна, что рука сама к ним тянется. Но стоило коснуться, и она проваливается.

Кухня.

Жар.

Печи раскалены. В огромном котле закипает вода, и пар от неё поднимается к потолку, мешаясь с темным дымом. Травы. Мясо.

Суета.

Кто-то покрикивает, и толстая женщина с кожей темной, лоснящейся, смотрит на прочих. В руке её поварешка…

Нет.

Она не станет смотреть. Она…

Женщина поворачивается к Летиции. И видит?! Видит! Желтые нечеловеческие глаза её прищуриваются, а маслянистые губы растягиваются в улыбке. А потом верхняя задирается, и становятся видны мелкие острые зубы.

Из горла женщины вырывается рык. И Летиция знает, совершенно точно знает, что сейчас произойдет.

Что-то холодное льется на волосы, на лицо.

— Я ж говорил, водою надо, — раздался мужской голос. — Водою из обморока выводить — самое оно.

Чтоб его самого… водою.

Из обморока.

— Это не обморок. Видения. Слишком сильны души, почуявшие близость той, которая способна даровать свободу.

— И что делать? — это уже Мудрослава. — Должен же быть способ…

— Даровать свободу? Он и есть. Необходимо провести ритуал, как я уже говорил. Он не сложный и потребует лишь силы воли и пару капель крови.

Сила воли?

Никогда-то у Летиции её не было.

— Для всех? — уточнила Ариция мрачным голосом. Надо было бы глаза открыть, но… страшно. А если Летиция снова провалится.

Крови не жаль.

— Увы, но даже сильный дар не способен освободить всех. Но вы отпустите тех, кто заперт в этом доме. И станет легче.

Ненамного.

— А если… остальных? Или этот ваш ритуал нужно повторять в каждом доме?

Не только в доме.

Домов много, но кроме них были ведь еще улицы и улочки, площади, сады… на всех крови не хватит.

— Боюсь, что не только, — дух подтвердил опасения Летиции. — Разве что…

Она открыла-таки глаза.

Надо же. Ничего не изменилась. Темнота за окнами. Тени в ней. И стены, что светятся, правда, кажется, немного ярче.

— Говорите уже.

Ариция.

Ей несказанно идет местный наряд, хотя, конечно, неприлично… но кто их здесь увидит? Ни фрейлин, ни статс-дамы, ни слуг, которые рады бы разнести слухи, только повод дай.

Нет-нет.

Хорошо. Наверное. Все-таки слегка мутит. Но Летиция справится. Она помнит, что дама благородного происхождения не имеет права демонстрировать слабость.

Чушь какая.

Она, может, очень даже благородного происхождения, если по батюшке, но ведь не железная.

Ей подали руку, а потом подхватили, поднимая на ноги.

— Круг, — провозгласил дух так, словно это что-то объясняла.

А Летиция поняла, что её так и не отпустили. И… и правильно, иначе она определенно упала бы. Голова кружилась, тело и вовсе было словно чужим.

— Садись, — сказал кто-то на ухо. — Давай, вот так… мы тут одеял принесли, не замерзнешь.

Её усадили на мягкую кучу, да и сверху набросили что-то, пахнущее пылью и запустением, но зато теплое.

— А если подробнее? — рядом уселась Ариция и прищурилась.

На кого она…

Ах да… государь всей Вироссы смутился и отступил, вовсе за сестрою скрывшись. Хотя, конечно, он был и выше, и в плечах пошире.

Все равно не солидно.

Особенно коленки.

Как можно выйти замуж за мужчину с волосатыми коленками? Даже если он государь?

— Круг… круг есть единение сил, эти силы многократно преумножающее, — ночью призрак гляделся почти материальным. Это пугало.

Немного.

Наверное потому, что вовсе не пугаться призраков было как-то неприлично, что ли.

— А разве это не легенда? — Эония устроилась у окна. И смотрела она вовсе не на людей. Нет, взгляд прекрасной девы был устремлен на возлюбленного.

Красивая история.

И… умерли в один день. В сказках всегда так, живут долго и счастливо, а потом умирают в один день.