— Что?

— Почему он не заметил. Твой отец должен был заметить. Даже одурманенный, ведь не сразу же он подпустил душницу. Его ведь готовили. Должны были. И если он дожил до своих лет, то готовили его хорошо. И не заметить такое…

— Снова?

— Снова. Допустим, то зеркальце, что ты поднес матери, его можно было как-то упустить из виду. Да и она всегда могла сказать, что купила его. В конце концов, твой отец не требовал ведь у торговцев отчета. Да и вряд ли следил за всеми её приобретениями.

Звучало вполне разумно.

— Раньше ты говорил другое. И Ксандр…

— Все врут, — меланхолично отозвался Лассар. — К тому же раньше ты готов был взвалить на себя всю вину мира. Хотя… опять же, одно дело, когда зеркальце где-то там валяется, и совсем другое, когда твоя женщина начинает высиживать перед ним часами. Это, как понимаешь, должно бы вызвать некоторые подозрения.

Ричард дернул шеей. Голова опять заныла.

Воспоминания. Скребутся. Мешают.

Надо что-то делать с ними.

Или нет?

— Выходим, — он поморщился, пытаясь справиться и с болью, и с тошнотой. Вот почему именно сейчас? Несвоевременно.

До чего же… несвоевременно

Глава 23 О кругах, квадратах и прочей прикладной геометрии

«И тогда станет жена вздыхать да сетовать, жаловаться, что, мол, оскудела она нарядами, обеднела украшениями, пенять на черствость мужа и на его жадность. А паче того приводить в пример иных мужей, которые не забывают жен баловать. Однако след помнить, что, сколь ты женщине не дай, ей все равно мало будет. И благодарность ея тает стремительней снега позднею весной. А стало быть, нет нужды искать её, ибо, что ты ни делай, а все одно обернется женщина злою мегерою».

Трактат о коварстве женщин, писанный трижды покинутым магистром Ульбрехтом, специалистом по начертательной магии, после побега четвертой жены.

Темнота… темнота заглядывала в окна, и Летиция слышала в ней… шепот. Пожалуй. Многие голоса. Они звали, звали… и Летиция пыталась не слушать, но голоса повторяли её имя снова и снова.

Это было совершенно невыносимо.

Почти столь же невыносимо, как само это место.

Город.

Проклятый.

Недаром он проклятый. Летиция заткнула уши пальцами и зажмурилась. Стало легче. Ненадолго. Стоило расслабиться, и перед внутренним взором раскрылась картина чьей-то смерти. Ужасная. Кровавая. Но странно, ныне эта кровавость оставила Летицию почти равнодушной. Во всяком случае, испытала она не ужас или отвращение, как следовало бы, но лишь глухое раздражение.

Когда же это прекратиться?!

Или не прекратиться?! Может, её заставят увидеть смерти всех, кто когда-либо жил в этом городе? Нет, она состарится раньше. Сколько здесь людей?

Десять тысяч?

Сто?

— Дитя, если позволите совет… — дух держался рядом, что тоже злило просто-таки невыносимо. — Вам следует научиться контролировать свой дар.

— Как? — выдавила Летиция, смиряя раздражение.

В конце концов, она ведь не только лицо белить училась, а еще улыбаться. Всегда и всем. Не важно, что на душе, дама благородная никогда не допустит, чтобы кто-либо догадался о смятенном её состоянии.

Именно.

Надо… надо просто взять нужное.

Вдох. И выдох.

Улыбка.

Улыбка — это… это почти броня.

А в комнате снова сумрачно. И… и ушли. Брунгильда. А с нею Ариция, которая решительно сменила наряд на местный, совершенно неприличный, особенно в нынешних обстоятельствах. Летиция покосилась на обстоятельство, которое тоже переоделось и…

У государя всей Вироссы, про которого шептались, что он весьма могуч, а паче того богат, оказались волосатые коленки. И не только коленки. Тощие ноги его были покрыты густым рыжеватым волосом. На левой виднелся шрам. Правая же была без мизинца.

Как можно вот так… с голыми ногами?

И…

И платье он сменил на… платье?

Или скорее рубашку с коротким рукавом, да и сама она не была длинной, доходя до колен. Поверх ложилась еще одна, из яркой ткани. Эта была подлиннее, но ненамного. И вышивка её украшала, как и алый плащ, который государь всей Вироссы перекинул через плечо, скрепивши крупной золотой булавкой. Смотрелось это все… странно.

Очень странно.

И на портрет он не похож совершенно. На портрете если, он Летиции совсем даже не понравился. Хотя и тут не особо.

Тощий.

И наглый. И… и очень наглый! Человек воспитанный не станет притворяться кем-то другим, особенно, женщиной, даже в исключительных обстоятельствах. А он… сидит вон, ноги вытянул, пыхтит, пытаясь завязать ремешки местных сандалий.

— Примерно так, как вы сейчас делаете. Будь вы обучены, вы бы простым усилием воли отсекали то, что полагаете лишним. Сейчас же попытайтесь сосредоточиться на чем-то важном.

— На чем? — вздохнула Летиция.

— На одежде? — Мудрослава держалась чуть в стороне. Нет, рассказать она рассказала, если не все, то очень многое, но видно было, что ей неуютно. Стыдно? — Переодеться тебе все же стоит.

Летиция молча покачала головой.

— Не глупи. В своем ты замерзнешь и вообще… оно уже грязное, и мокрое.

— А сама?

Мудрослава вздохнула и повернулась к сундукам.

— Наверное, тоже, но… ты права, как-то оно не привычно. У нас, надень я такое, точно бы решили, что умом тронулась.

…помоги…

Отпусти.

Нет. Думать. Об одежде. Одежды много. А еще на кухню отправились. Ариция. И Брунгильда. И мертвый зверь.

Призрак, взявшийся проводить.

Они вернутся и, если повезет, с едой. Хотя, конечно, вряд ли… тысячи лет прошли со времени падения великой державы. Про нее даже учителя не рассказывали.

— И у нас… ты же видела.

— Юбки.

— С фижмами проще. А еще маменьке одну конструкцию представили, которая вроде бы как от юбок спасет, — Летиция говорила нарочито бодро. — Кринолинус. Это такие круги, которые с собой скрепляются. Снизу большой, с колесо, а сверху маленький. Надеваешь его прямо на нижнюю рубашку, а сверху одну юбку или, может, две укладываешь, а потом уже платье.

— Как неудобно! — Эония сплелась из воздуха. — У вас там, наверное, очень холодно.

— Почему? — удивилась Летиция.

…смотри, смотри…

И кровь течет по стенам, складываясь причудливыми узорами. Её очень много, этой крови. И если Летиция позволит себе…

Нет. Не позволит.

Платье. Фижмы. Думать надо о них.

— Потому что зачем тогда? Столько всего?

— Просто красиво…

— Неудобно, — возразила Эония.

Хныканье. Дети ведь были в городе… много детей. Нет, Летиция не хочет… она и видела такую смерть лишь однажды. И снова… ни за что.

Не думать.

Не слушать. Не смотреть даже в окно, за которым тьма, а в ней — тени.

— Примерь, — дух встал перед Летицией. — Тебе пойдет. Ты слишком… не такая какая-то. Поломанная.