юстиции Якоба Розенбаума, арестованного «за антигосударственные происки; его семью выселили «по расистским мотивам». Великолепная веранда этой виллы, расположенной на Фонтеней, выходила на Аусенальстер; здесь сенатор и его гость, обер-инспектор Венер, ждали государственного советника доктора Баллаба. Пихтер знал, что его первого инспектора посылают с важным заданием в Берлин, но с каким именно — даже он пока не мог выведать. Рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер стал шефом всей германской полиции. Может быть, он намерен дать Венеру пост в центральном аппарате? Может быть, Венер обгонит его, полицей-сенатора Пихтера, по служебной лестнице?.. Дельный человек, даже весьма, идет напролом, беспощаден; есть инициатива, решимость и прежде всего жестокость. Гиммлер, как известно, благоволит к подчиненным, обладающим этой чертой. Пихтер старался угадать, кто же обратил внимание Гиммлера на Венера. Надо думать — Баллаб. В результате — еще один нужный человек уходит.

— Пейте, Венер. Не понимаю, почему государственный советник заставляет так долго себя ждать. Можно налить?

— Благодарю, господин сенатор.

— «Французов истый немец не выносит, но вина их охотно пьет». Здорово сказано, не правда ли? Ха-ха-ха!.. Случалось и старичку Гете обмолвиться разумным словечком!.. Ха-ха-ха!

— Господин государственный советник разрывается на части… Уж слишком много у него обязанностей, — сказал инспектор.

— Скажите, пожалуйста, Венер, я не хочу забегать вперед, но вам известно, о чем мы будем сегодня совещаться?

— Нет, господин сенатор! Не имею представления! Думаю, что предполагается какая-нибудь операция.

Пихтер тихонько рассмеялся, делая вид, будто ему-то известно больше.

— Повторяю — не хочу забегать вперед. За ваше здоровье, Венер!

Гейнц Отто Венер вскочил и взял свой стакан.

— За ваше, господин сенатор.

Он думал, глядя поверх стакана на полицей-сенатора: «Для чего же все-таки мы понадобились ему? Нет, видно, тут дело поважнее, чем простая операция». Он протянул сенатору опорожненный стакан и решительно сказал:

— Благодарю, господин сенатор.

— Была бы здесь жена, уж она устроила бы все как следует. Большая она мастерица по этой части.

— Ваша супруга на даче, господин сенатор?

— Лечится в Баден-Бадене. В последнее время что-то прихварывает. Переворот, волнения, новые обязанности — все это на ней сильно отразилось.

У дома остановился «мерседес». Пихтер подошел к краю веранды. Внизу защелкали каблуками дежурившие у виллы полицейские. Сенатор поспешил навстречу государственному советнику.

Поднялся и Венер. Он все же почувствовал некоторое беспокойство и старался угадать, что здесь произойдет. Государственный советник хочет с ним говорить? К тому же еще на квартире у Пихтера? Значит, дело не совсем обычное. Судя по поведению сенатора, пожалуй, нечто приятное для него, Венера.

Государственный советник доктор Баллаб вошел на веранду в сопровождении сенатора, поднял правую руку и произнес обычное приветствие:

— Хайль Гитлер! Уж извините, господа, что заставил вас ждать. Всегда вклинивается что-нибудь неожиданное. Как вы себя чувствуете?

— Превосходно, господин государственный советник.

— А вы, дорогой обер-инспектор?

— О-о, господин государственный советник, — пролепетал Венер, против обыкновения непритворно смутившись. — Не могу пожаловаться.

— Вид у вас у обоих превосходный. Но давайте же сядем. — Доктор Баллаб сел первый.

— Стаканчик божоле, господин государственный советник?

— Никогда не отказываюсь, вы же знаете.

— Если станет свежо, мы переберемся в курительную.

— Да нет, на воздухе чудесно… Кстати, Пихтер, я вам говорил о посещении новой школы летчиков под Нюрнбергом?.. Нет? Что вам сказать!.. Какими словами описать? Неповторимое, единственное в своем роде учреждение! Называется оно школой, а по существу, это академия. Все там в величественных масштабах, оборудовано по последнему слову техники… Учебные залы, общежития, машины — грандиозно, грандиозно. Проектировалось по инструкциям фюрера — понимаете? Здесь не экономили, здесь и самое лучшее считалось еще недостаточно хорошим. Это питомник будущих наших пилотов… Ах, быть бы на двадцать лет моложе… Жить жизнью орлов, как эти юноши. А что за человеческий материал!.. Отборнейший из отборного. Просто радостно смотреть на этих парней — рослые, белокурые, тела натренированы, заряжены неукротимой энергией! Следовало бы вам съездить и поглядеть, Пихтер. Двести — триста тысяч таких молодцов, и, уверяю вас, мы перевернем всю Европу.

Государственный советник, улыбаясь, повернулся к Венеру.

— Вы, бедные кроты-пехотинцы, даже представления не имеете, что значит парить в облаках, схватиться один на один с противником, это же современный рыцарский турнир.

Венер думал: «А тебе это откуда известно?» Но по долгу службы с восторгом смотрел на государственного советника. Тот был, надо признаться, эффектен, спортсмен до мозга костей, ни грамма лишнего жира, мускулистый, подвижной. Венер взглянул на Пихтера.

Да, оба они расплылись: брюшко, жирная шея. Редко испытывал он, глядя на себя со стороны, такое неприятное чувство, как в эту минуту. Он попытался спасти положение шуткой:

— Эх, летчики… Удальцы! Ну, а я, господин государственный советник? — Он хлопнул себя по животу обеими руками. — Не расточал того, что давалось мне. Вот они, мои честные накопления.

Государственный советник весело рассмеялся, а Пихтер и Венер вторили ему.

— Вам полезно движение, перемена климата, — сказал доктор Баллаб. — И вот тут мы подошли к цели нашей сегодняшней беседы… Венер, вас вызывает рейхсфюрер Гиммлер. Завтра вы отправитесь в Берлин, там узнаете, что он намерен вам поручить. Думаю — это весьма почетное задание. Если вам придется покинуть Гамбург, господин сенатор и я будем, разумеется, искренне сожалеть, но, с другой стороны, и порадуемся, что можем предоставить в распоряжение рейхсфюрера такого испытанного человека. Ну, как?

— Господин государственный советник, благодарю вас за хорошее мнение обо мне. И надеюсь…

— Надейтесь и ждите, что скажет Берлин.

II

Венер ушел.

Государственный советник и сенатор остались на веранде.

— Кстати, знаешь, кого я устроил в школу летчиков в Нюрнберге? — Когда государственный советник и сенатор оставались наедине, они переходили на «ты». — Не угадаешь. Учителйшку, который тогда, вначале, просился к тебе в команду особого назначения, некоего Рохвица. Припоминаешь?

— Еще бы! Мне ты его не дал.

— Конечно. Не место ему было среди твоих головорезов. То, что он — оберштурмфюрер, очень упростило дело. Теперь это видный офицер. Преподает в военной школе основы национал-социалистского мировоззрения. Отчаянный бахвал, но полезный человек.

— Это я давно знаю, — заметил сенатор. — Ну, а Венер? Какую работу ему поручат?

— Скажи-ка, — вполголоса спросил советник, — часовой не может нас слышать?

— Никоим образом! Кроме того, он принципиально ничего не слышит — так положено по уставу.

— Ну, на это я не понадеялся бы… Между нами, строго между нами, — понял? — скажу тебе, что Венера отправляют в Испанию. Создать гестапо. Ведь там представления не имеют, как за это взяться. Кровь, правда, течет потоками, но зато информации, донесения притекают только ручейками, — ведь у мертвых есть плохая привычка молчать. К тому же испанцы располагают лишь частью старого полицейского аппарата.

— Но ведь Венер не говорит ни слова по-испански, —