И я не жалела. Ни тогда.

Ни сейчас.

Я целую в щеку Алекто, потом Мегеру, потом Тисифону.

— Прости, — говорит Бри, ее голос высокий, сдавленный, это согревает мои кости. — За то, что я сделала.

— Они всегда извиняются, когда пора платить, — шепчет мне Мегера, достаточно громко, чтобы слышала и Бри. — Я открою тебе тайну, сестра. Если они говорят, что им жаль, до того, как они прибыли сюда, у нас нет прав на них. Если бы она извинилась перед тобой раньше, искупила вину, ты бы сейчас ее не видела. Она была бы просто мертвой.

Я поворачиваюсь к Мегере, и она целует меня в веки по очереди. Когда она отодвигается, ее черные глаза блестят. И когда я смотрю на Бри, она визжит, вопль высокий. Я знаю, что мои тоже черные. Выбор сделан.

— Прости, — снова говорит Бри, начинает всхлипывать, хотя ее глаза сухие. — Кори, мне жаль.

— Они сожалеют, когда пора платить, — говорю я не своим голосом.

— Прошу, не надо. Прошу, — умоляет она. — Кори, прости. Мне, правда, жаль.

Она пятится, и я ощущаю, как ломаются стебли, как струну в себе. Мои растения. Она в ужасе поднимает взгляд, понимая, что сделал, но то, что она видит на моем лице, заставляет ее снова отступить, растоптать больше моих цветов, и что-то во мне ревет от ощущения, как они ломаются.

Вспышка ослепительно-белой боли на ладонях, и я смотрю на них, вижу, как когти тянутся из кожи. Я кусаю губу, чтобы не закричать, зубы стали острее и длиннее, пронзают кожу, и я ощущаю горячую и соленую кровь.

Я улыбаюсь.

Бри снова кричит, пытается убежать, но Тисифона и Алекто закрывают ей путь.

Мои плечи начинают болеть, покалывает лопатки, кожа натягивается. Я лениво гадаю, будут ли это крылья дракона из моей фантазии, и я надеюсь на это. Сейчас я хочу извергнуть на нее пламя. Сейчас я хочу этого больше всего.

— Вот, — Мегера дает мне что-то, я смотрю и в этот раз вижу плеть с бронзовыми шариками.

Она подходит моей ладони с когтями. Как и сказал Гермес, это их не ранит…

— Кори.

Голос звенит за мной, как удар грома, и мы поворачиваемся, все мы, Фурии, к Аиду, его снова видно.

Тени хлещут по бокам от него, поднимаются за ним, как крылья, и он уже не в человеческой одежде, а в длинной мантии, раскрывающей широкие мускулистые плечи и сильные руки. Его глаза черные, как наши, венок из листьев кипариса на его волосах, в руке посох с двумя зубцами. Он выше, чем мы, выше, чем раньше, его кожа блестит, как жемчуг. Наконец, вот он. Царь Подземного мира.

— Не влезай, Получатель, — говорит Мегера. — Правосудие — наша работа.

— Это не правосудие, и она — не одна из вас, — он кивает на меня.

— Разве? Посмотри на ее глаза, ее ладони. Посмотри на ее зубы. Посмотри на нее. Спроси, хочет ли она справедливости. Ты лишишь ее этого, если она скажет «да»?

Аид смотрит на меня черными глазами, и я стою, высокая и гордая, сжимая хлыст, как он сжимает посох. Мы подходим. Что-то мерцает в его глазах.

— Получатель, если заберешь ее у нас, получишь войну, — говорит Тисифона. — Мы захватили ее.

— Она — не ваша.

— Хватит говорить так, словно меня тут нет, — мой голос громкий, и краем глаза я вижу, как Бри закрывает уши и вздрагивает. — Все вы.

Фурии поворачиваются ко мне, даже они удивлены, черные губы приоткрыты.

Только Аид не удивлен.

— Ты не одна из них, — говорит он только мне.

Моя спина выгнута, крылья еще не выросли, и я хочу, чтобы они были, чтобы это закончилось.

— И наказание этой девушки не принесет тебе утешение.

Я смотрю на нее, она сжимается среди обломанных стеблей цветов, которые я вырастила по своей воле. Желание ударить снова растет.

— Попробовать стоит, — говорю я, улыбаясь, когда Бри скулит.

Аид долгий миг смотрит на меня.

— Вперед, — он отклоняется, его тени становятся троном, окружают его. Он садится там, поднимает лениво ладонь и машет мне. — Делай это. Окропи свой сад ее болью, если тебе так хочется.

Я поворачиваюсь к Бри, сжимаю хлыст, ладони становятся потными. Это ей не навредит, вспоминаю я. У нее нет плоти или нервов. Дело в страхе. Это наказание. Ужас.

Она уже в ужасе.

Глаза Бри зажмурены, и я вспоминаю день, когда мы пробили уши. Она громко говорила, но сжимала мою руку до боли, закрыла глаза, чтобы мастер не видел, что она плакала. А я знала, что если бы сказала ей забыть об этом и уйти домой, она это сделала бы. Но я не сказала. Я притворилась, что я боялась, по-настоящему боялась. Порой можно быть храброй, только если кто-то боится сильнее тебя, и такой была моя цена, ведь мы были Бри и Кори, Кори и Бри, до горького конца.

Конец был горьким.

Хлыст выпадает из моей ладони, пропадает, не ударившись об землю.

— Кори? — говорит Алекто.

— Что ты делаешь? — Мегера берет мое лицо в свои руки. — Ты должна наказать ее, Кори. Ты должна закончить это.

Кончики ее когтей давят на кожу у моих висков. Длинные ногти — плохо, если ты садовник. Я нежно убираю ее пальцы, смотрю на свои ногти. Мои ладони уже не похожи на мои. Нет мозолей. Нет следов меня.

Она права. Я должна закончить это.

Я поворачиваюсь к Аиду.

— Я хочу уйти, — говорю я.

— Я обещал, — говорит он, протягивая руку.

И мы пропадаем.

26

ОДНОЛЕТНЕЕ РАСТЕНИЕ

Мы появляемся на длинной пустой пристани у башен ворот в Подземный мир. Аид снова выглядит собой, без мантии, венка, посоха, а я…

Я не знаю, какая я. Я не знаю, кто я. Чего я хочу. Где я стою.

Аид задевает большим пальцем грубо мой рот, и когда мой язык скользит по губам, я обнаруживаю, что мои зубы нормальные. Когда я опускаю взгляд, мои ладони тоже в порядке.

— И ты все-таки уходишь, — говорит он.

— Что будет с моим садом? — говорю я, хотя не это имею в виду. Не совсем.

— Я уберегу его, — он улыбается, губы сжаты.

— Что мне там делать?

— То, что делала раньше, полагаю.

Я издаю невеселый смешок.

— Я была раздавлена раньше.

— Я знаю.

Я смотрю на него.

— Откуда ты знаешь?

Он отчасти поворачивается, глядя мимо