Александра качает головой, резко отворачиваясь к окну. Заново сталкивается со своими принципами. Вспоминает, что я не законопослушный гражданин.

Знаю, что её корёжит от этого.

Чувствую.

Сложно принять реальность.

Течь от бандита – не то, чему радуются хорошие девочки.

– Я ведь не псих, – объясняю без причин. – И не маньяк. Я не ловлю кайф от убийства. Я просто выполняю свою работу.

– Но жалости ты тоже не чувствуешь, Валид. А это… Плохо.

– Ты бы чувствовала жалость, если бы меня убили?

– Ни капли.

Смотрит уверенно, но голос подрагивает. Лукавит. Жестокая девочка Александра. Усмехаюсь на то, как она намеренно играет новую роль.

Прекрасная в своей жестокости.

– Ну вот. И к остальным ты тоже жалости не чувствуешь, лапуль. Не стоит притворяться. Насильники, барыги, убийцы… Они нарушили наш закон, они поплатились.

– А можно было отдать правосудию.

– Да? Тебе было бы легче, если бы чувак, который надругался над девчонкой, попал в СИЗО?

– Именно!

– А потом он откупился бы и вышел на свободу. Легче?

– Ты приводишь только такие примеры. А если человек, который… Украл что-то. Это разве заслуживает казни?

– Ты такая невинная девочка, лапуль.

Поэтому и не связывался никогда с теми, кто далёк от криминала. Не понимают всех тонкостей, мыслят только черно-белыми красками. А сколько серого, неоднозначного – поебать.

Убивать плохо, да.

Но смертную казнь не везде отменили.

Красть плохо, но если бумагу с офиса – то уже нормально.

Озвучиваю вслух, заставляя лапулю кривиться всё больше. Кусает пухлые губы, стараясь удержать грубость внутри.

Таких примеров дохуя, просто когда что-то касается человека, то он до конца жизни будет отстаивать свою правоту. Прикрывать «это другое» и «ты не понимаешь».

Я всего лишь честен, честнее многих других.

Александра же из тех, кто смотрит лишь прямо, не отклоняется от своей системы координат.

Даже сейчас сглатывает и бегает взглядом, стараясь придумать контраргумент. Несогласна во всём, даже не пытается посмотреть с другой стороны на всё.

Черное и белое, только так.

Невинная чистая девочка.

Которую мне очень хочется запачкать.

Не только сексом.

Утянуть за собой, показать, что не всё так однозначно. Истины, которым её обучали, не всегда работают. Иногда кто-то должен замараться, чтобы не пришлось другим.

– Тебе нравится журналистика? – захожу с другой стороной. – Явно не та профессия, куда проталкивают прокуроры своих детей.

– Нравится, очень. И папа мой выбор поддержал.

– Полагаю, ты считаешь свою работу намного лучше моей?

– Естественно! Это даже сравнивать нельзя.

– А сколько журналистских расследований разрушило чью-то жизнь? По пизде карьера пошла, когда опубликовали тайные разговоры? Или репутацию убили, написав разгромную статью? А потом опровержение запустили, но его уже никто не видел.

– Это стервятники, а не журналисты. В любой профессии бывают плохие люди, которым плевать на остальных. Но это не значит, что работа плохая. И…

Фыркает себе под нос, показательно закатывает глаза. Александра понимает, куда я клоню. Что пытаюсь доказать.

В любой профессии есть те, кто идут по головам, а есть те, кто придерживаются хоть каких-то правил, не жестит.

В моём случае – я не самый плохой.

Только не шарю, почему я это пытаюсь донести до Александры. Похую что там девчонка-малолетка думает.

Но остановится не могу.

Без повода

Просто… Хочется.

Объяснить, доказать. Обелить себя в каком-то плане.

Пиздец, Хасанов.

У тебя явные проблемы.

– Значит, ты вдруг хорошим оказался? – спрашивает, разрывая тишину. Учащённо дышит, когда я начинаю поглаживать её бедро. У девчонки кожа горячая и нежная. – Только доказательства говорят о другом. Иначе бы тебя не посадили.

– Доказательства, – смех рвётся наружу. – Когда вернёшься к отцу, спроси у него про доказательства. Потому что в моем деле не было ни одной настоящей улики.

– Про что ты? Ты сам говорил…

– Якобы и гипотетически, лапуль. Вопрос не в том, что я делал и когда. Вопрос в том, что твой отец подделал все улики, чтобы меня посадить.

– Он не подделывает ничего! Он работает честно, ищет и…

– Мне жаль, что я должен разбивать твои розовые очки. Но твой отец – один из самых лживых прокуроров на моей памяти. И из-за его делишек пиздец как много невиновных людей попали в тюрьму.

Глава 30

– Невиновных как ты?

Я скидываю ладонь Валида с колена, он не протестует. Делаю глубокие частые вдохи, а мне хочется ринуться вперёд и вцепиться в мужчину.

Я многое терплю. Что-то мне приходится, ладно. Что-то я упускаю, просто потому… Что остальное проскользнёт мимо, волнует другое. Валид может многое.

Боже, он может меня портить и извращать в своей манере.

Но отца моего очернять не имеет права.

И сейчас праведный гнев сжигает меня дотла. Перед глазами красные точки плывут. Я либо убью Палача, либо в попытке сама умру.

Если мы умрём вместе – я даже против не буду.

Капец как романтично.

– Мой отец…

– Не свисти зазря, – обрывает меня, закатив глаза. – Твой отец редкостный уебан. Это факт. Ты, как дочь, его любишь – тоже факт. Но когда пытаешься меня кольнуть – фильтруй базар. Потому что звучит неубедительно.

– Ты можешь говорить что угодно. Я в это не верю!

Мне кажется, что это главный камень преткновения между нами. Не то, что я дочь прокурора, а он бандит. Не разница в возрасте и взглядов. Даже не то, что Валид ведёт себя как мудак девяносто девять процентов времени.

Один процент – он спит, видите ли.

А именно мой отец. То, что Палач настойчиво пытается убедить меня в невозможном. Я ведь даже не знаю, как спорить. Потому что это разговор со стенкой.

И то, толку было бы больше.

Я кусаю губу, кровь пульсирует под тонкой кожицей. Смотрю вниз, на свои коленки. Глотаю любые слова, молчу. Пусть говорит, я знаю правду. Я не могу больше доказывать что-то…

Да, Палач и раньше намекал, и со своим «якобы» вечно влезал. Не в первый раз, наверное, не в последний. Но почему-то сейчас это задевает невероятно сильно.

Если тысячу раз повторить одно и то же, то кто-то начнёт верить.

А я не хочу сомневаться в папе, никогда.

Но Палач говорит так уверенно…

Со злостью, впитанной в кровь обидой. Будто действительно ненавидит прокурора именно