– Хм! – пробормотал он. – Это чудно́ и странно… Оставьте нож… Он точно мертв. Но тело теплое. Еще недавно… еще полчаса тому назад этот человек был жив. Приди вы чуть раньше, мсье, возможно, смогли бы предотвратить эту драму…

Стефен сел в уголке.

Инспектор осматривал место преступления.

Вокруг круглого стола, тут и там, были расставлены стулья, в том числе и кресло убитого.

Куэнтр принюхался.

– Я со всей искренностью и прямодушием, – сказал он, – заявляю и утверждаю, что жертву закололи прямо посреди сеанса спиритизма.

Отсутствие четы Крепен казалось мне крайне подозрительным. Что до Эрманс, то она никогда мне не нравилась. Но я счел полезным позволить инспектору вести расследование самостоятельно и не вмешиваться.

Он вытащил из кармана ножичек и ловко распорол обивку одного из стульев:

– Как я и думал!.. Вот, взгляните!

Сиденье образовывало своего рода ящик, и из этого ящика Куэнтр извлек один за другим несколько видавших виды предметов, которые он разложил перед нами. То были парики (белый, черный, рыжий), накладные бороды, шелковая маска телесного цвета, восхитительно раскрашенная голова из джерси[88], резиновая рука, которую он надул, дунув внутрь…

– Вот и арсенал! – сказал он. – Вот как они злоупотребляют доверием и чистосердечием! За счет уловок и мошенничества! Видите вот тут, под стулом, матерчатую заслонку? Именно через нее медиум вытаскивал нужный ему аксессуар. А теперь подойдем к вот этому креслу… Здесь уже заслонка сбоку… Еще один секрет… Что ж, придется и тут распороть!

Вспоротое кресло явило нашим взорам флакончик духов, кусочек фосфора, небольшой пакетик с булавками, отрез крепдешина серовато-белого цвета и нечто, походившее на каркас зонта.

Этот каркас, когда Куэнтр его развернул и покрыл крепдешином, чем-то напомнил завернутого в саван призрака.

– Вот они – материализации! – воскликнул Куэнтр. – И спиритуализации! Вот они – осязаемые формы, которые даже можно сфотографировать! Господа, теперь вы знаете, как к этому относиться! Вот вам и эктоплазма[89], и идеопластика![90] Маскарад!.. Мораль: если вы якшаетесь с медиумами, уж лучше бы вам не иметь мебели, которая нуждается в переобивке, но если все же переобивать придется – не доверяйте вашему обивщику!..

Мы слушали Куэнтра с открытыми ртами: инспектор был явно в ударе.

– Ладно, – сказал он. – Оставим эти принадлежности в покое. Теперь понятно, что за компания окружала мсье Эдуара Орлака. Займемся им самим. Вот тут-то оратор как раз таки и начинает бормотать и мямлить.

Он вернулся к трупу:

– Нож, помеченный знаком «X». У кого-то оригинальная фантазия… Прекрасная работа. Всего один удар? Нет, еще один, вот здесь, под жакетом, в самое сердце; и удар был продублирован. Ого! Продублированы оба удара… Неужто я сплю и вижу сон?.. Это уж слишком!.. Господа, уж извините за выражение, это поразительно и, осмелюсь сказать, отнюдь не банально!

Кончиками пальцев он осторожно вытащил нож – настоящую бандитскую «финку», – раздвинул одежду убитого, его фланелевую рубашку, и показал нам совершенно одинаковые раны: одну – в области сердца, другую – посреди груди, обе – в форме креста святого Андрея или, если хотите, в форме знака «X».

– Никогда не видел ничего подобного! – заметил комиссар, явно удивленный.

– Да? Что ж, старина, – быстро ответил Куэнтр, – если мои предположения подтвердятся, мы еще не раз будем изумлены. Черт побери, однако же, если позволите мне так выразиться: у нас тут нечто совсем незаурядное!

Он схватил переносную лампу и, подсвечивая себе, принялся через лупу рассматривать торец двери, деревянные спинки стульев, стол, мраморную доску камина и особенно внимательно рукоятку ножа.

Затем он показал нам на этой рукоятке сильно размытые пятнышки, в которых лично я увидел лишь не представлявшую особого интереса потертость.

– Видите? – спросил он.

Но его прервал шум паспарту[91], скрежетавшего в замке входной двери, и тут же перед нами очутились супруги Крепен. Они были в воскресной одежде.

Увидев нас и своего, несомненно, мертвого хозяина, слуги предались всем выражениям изумления и отчаяния. В нескольких словах комиссар ввел их в курс дела.

– Так вот оно что! Вот оно что! – восклицала Эрманс.

Она протянула нам телеграмму.

– Мы получили эту депешу вчера вечером, – добавил Крепен.

Куэнтр прочел, не выпуская нож:

– «Сестре совсем плохо. Непременно ждем вас завтра. Эжен».

Эрманс пояснила:

– Эжен – это мой зять. Он живет в Бар-ле-Дюке[92]. Вот мы и отправились сёння утром в Бар-ле-Дюк, сильно расстроенные, потому что у нашего мьсе вечером был сьянс, а я не люблю отсутствовать в такие моменты! А там, разумеется, даже понятия не имели, что это может значить!

– То есть ваша сестра чувствует себя прекрасно и ваш зять не отправлял никакой телеграммы, – перевел инспектор.

– Тогда мы, – сказал Крепен, – заподозрили неладное и вернулись ближайшим поездом. Черт возьми, слишком поздно! Ах! Ну, не дураки ли мы, что позволили так провести себя! Бедный наш мсье! Бедный мсье! Ах! Так я и знал, что вся эта чертовщина закончится плохо!

Между тем Эрманс, заметив сидящего в углу Стефена, сказала ему желчным тоном:

– А! И вы тут, мьсе Стефен! Ну и дела!.. Теперь уж точно все вам достанется! Повезло так повезло!..

Стефен вздрогнул, словно от обвинения. Совершенно обессилевший, он отвел взгляд в сторону, едва заметно пожал плечами и замкнулся в тишине своего оцепенения.

– Ну что за тряпка! – проворчал комиссар.

Мне было бесконечно жаль Орлака. Но мог ли я утверждать, что в голову мне не закралось сомнение? Это удовлетворение, которое мне предстояло ощутить несколькими минутами позднее во время монолога Куэнтра, – не было ли оно смутным облегчением оттого, что я наконец понял, что подозрения не падают на мужа Розины?

– Он же его и убил! – изрекла Эрманс.

– Кто – он? – резко бросил в ответ Куэнтр, все еще осторожно державший в руке окровавленный нож.

Он покусывал свои короткие усы и из-под широкого и мощного лба с задумчивым видом смотрел в какую-то одну точку.

Куэнтр был встревожен? Или же растерян?

Наконец он заговорил, но уже без прежней веселости. Было прекрасно видно, что даже в процессе речи он не перестает думать о чем-то другом, продолжая преследовать в каком-то лесу грез убегающую дичь.

– Если бы я верил только своим глазам – а как можно им не верить? – то мне не оставалось бы ничего другого, кроме как покаяться перед алтарем спиритизма… Я не склонен допускать, что смерть мсье де Крошана была сверхъестественной, как не склонен допускать и того, что сверхъестественной была смерть мсье Эдуара Орлака. И однако же, на сей раз я