Шрифт:
Закладка:
Подняв голову и с шипением сцепив зубы, я уже готовился к оплеухе или грозному зеркальному взгляду, но Любава свернулась калачиком и, подложив кулачки под щеку, продолжала сладко спать.
От взгляда на нее хотелось только говорить нежные глупости, обнимать ее… любить…
Я не удержался и убрал за ухо почти прозрачную прядь. Почему волосы такие белые? Девушка заулыбалась во сне и прошептала, оглушив:
— Я так люблю тебя…
Вот почему она мне противится! У нее просто есть кто-то получше.
Ярость вспыхнула с новой силой, обожгла нутро, сдавила грудь.
Я был по-настоящему зол. Так зол, что даже хлопнул дверью, уходя.
Быстро вернулся к себе и долго драил себя в купальне, будто грубая ткань смоет с меня ненужные чувства, навязанные меткой. Да лучше замерзнуть, чем бороться за то, что давно не твое!
Я стоял под потоком ледяной воды и не мог остыть. Любава плеснула мне жара с лихвой. Болезнь отступила, но мы ведь даже не прикасались друг к другу. Жаль, что я не менталист. Может, хоть немного считал бы эмоции девушки.
«Я так тебя люблю».
Кто этот счастливчик? Пусть скажет имя.
Я его убью…
Тьма! Как боги могли привязать ко мне несвободную женщину? Это вид издевательства такой?
Может, это Данил? Тот вечно около Любавы крутится, много общается с ней, часто слышу долетающий смех, когда они вместе.
Я переоделся в привычный черный наряд, накинул сверху дубленку и выбрался на улицу. На морозном воздухе должно стать легче. Да и быстрее нужно работу закончить, чтобы вернуться домой.
Девочки облюбовали мою колесницу, словно фонарики на праздничном дереве Новогодья. Забрались на подножку для возницы и, смеясь, перебрасывались снежками. Одна магичка поскользнулась и с визгом сорвалась вниз. Я успел подбежать и подхватить ее, но на ногах не удержался. Мы завалились в снег, где нас привалил своей тушей Яшка. Девушка, смеясь, сбежала, а зверь тут же вцепился в мою штанину и с рвением принялся кромсать ткань.
— Да, съешь этого засранца иномирского! — заржал Даниил, выводя за поводья рябого коня. Зачем дракону лошади? Разве что колбасу делать. На крыльях перемещаться быстрее будет.
— Яшка, у тебя хозяин есть! Иди его жри! — я вывернулся, отпихнул большую голову лохматого, но зверь не унимался. Кусался, облизывал и толкал лбом меня в бедро.
— Хозяйка, ты хотел сказать, — как-то тускло буркнул Даниил и побрел с лошадью дальше.
Яша оторвался от меня, побежал за русоволосым, но на полпути передумал и вернулся ко мне, с разбега завалив на спину.
— Яша! — возмутился я, и азохус вдруг послушался — убежал прочь, а я остался лежать, ловя ртом крупные снежинки.
Девчонки игриво засмеялись.
Но тут же замолчали, будто им приказали.
Поднявшись на ноги, я отряхнулся от снега и поднял взгляд.
Любава с Лимией вышли на площадь, и Яша, заприметив их, подбежал и припал на передние лапы, словно выражал благоговение. Так и есть. Девушки протянули ладони, не сговариваясь, и азохус с наслаждением лизнул их обеих, только после этого стрелой метнулся за Даниилом.
Девушки неуловимо были похожи. Как сестры, только одна — дочь дня, вторая — ночи.
Невеста вышла вся в белом, сияющая в лучах ялмезского светила. Длинное плотное платье подчеркивало ее тонкий стан, расклешенное пальтишко с капюшоном, отороченным длинным мехом, оттеняло сочный румянец. Белоснежные волосы ласково перебирал северный ветер.
Хозяйка вся в черном, будто в трауре, но не менее красивая. Волосы набрали темного серебра и отливали алым на кончиках. Они не шалили с ветром, напротив, спокойно лежали в тугой косе на одном плече. Хозяйка двигалась величественно, окидывая строгим взглядом всех присутствующих. Задержалась на разноглазом буйволе, что уже вернулся с конюшни и стоял около меня, будто примороженный.
Данил тихо выругался и, заметив мой острый взгляд, отвернулся.
— Яшка, ко мне! — гаркнул он и, хлопнув по ноге, быстро пошел в сторону теплиц.
Азохус рад стараться, галопом помчал следом.
А я так и стоял, не понимая, Даниил глазел на Лимию или Любаву?
Я пошел за ним, намереваясь это спросить, но, проходя мимо девушек, на секунду замер. Аромат ранних цветов защекотал нос, внутренности скрутило, обжигая, заставляя сцепить зубы и стиснуть кулаки. Не время и не место для похоти!
— Синарьен, — вдруг позвала меня Лимия.
Я медленно повернулся. Мельком взглянул на Любаву и перевел взгляд на вторую девушку.
— Ты можешь проведать своих слуг. Они практически здоровы, завтра уже можно будет выпустить их из лазарета.
— Спасибо, — протянул я. Зубы едва размыкались. Говорить в присутствии невесты было тяжело, я словно выталкивал из себя фразы.
— Это ты Любаве говори спасибо, — сказала хозяйка, на ее лице не появилось ни единой эмоции.
Она плавно пошла по площади дальше, а невеста осталась.
Я не сразу сообразил, что мы одни, и если откровенно, не поверил.
Даже отступил, но Любава вдруг сама заговорила:
— Не нужно благодарить, — и собралась уходить, но я придержал ее за локоть.
И, обжегшись о ее яростный взгляд, тут же убрал руку.
— Еще как нужно, — шевельнул губами, не сводя глаз с маленького сладкого рта.
Любава длинно выдохнула, сжалась, будто я не прикоснулся, а плеткой ее ударил, и коротко кивнула.
Я вытянулся по струнке, спрятал руки за спину и опустил голову.
— Любава, позволь хоть изредка с тобой говорить. Я… даже прощения попросить не имею права, — зыркнул исподлобья.
— А ты просил? — она сощурилась и с сжала перед собой ладони в кулачки.
— Пытался же…
Она хмыкнула и покачала головой.
— Ну раз пытался, не стоит нам и дальше говорить. — Она присела, выражая уважение высокопоставленной особе, но в глаза не взглянула. — Рада была помочь твоим людям. Все равно это получилось неосознанно.
Невеста так быстро развернулась и ушла, что я не успел окликнуть. Так и стоял под падающим густым снегом, злясь на весь мир. И на себя.
— Идиот, — брякнул на ухо Даниил, появившись из ниоткуда. — Бабам нужны слова покаяния, чтобы мы ползали на коленках за малую провинность, а ты прилично накосячил, Синар, и не раз.
— Но она же запрещала подходить! А теперь обвиняет, что не подошел?
— Увы, — разноглазый развел руками, — женская логика. Сам нихера не понимаю.
— Ты о ком сейчас? — я напрягся всем телом и сжал кулаки, готовясь вырубить его, если придется. Любава — моя!
— А о ком я могу говорить? У меня она единственная. — Русоволосый вдруг замолчал, прищурено разглядывая меня, а потом заржал,
