Снежана убегает из комнаты, затем возвращается с синим пластиковым ведром, выливает содержимое на Вагана. Видео обрывается на том, как на голову брата шлепается половая тряпка, которая, очевидно, лежала в ведре.

Хотя какой он мне после всего этого брат?

Сказать, что я в ахуе, ничего не сказать…

Я швыряю телефон Снежаны на кровать.

Трясущейся рукой достаю из заднего кармана свой мобильный, набираю номер Вагана.

Кажется, стоит тому взять трубку, как я заору так, что в доме поднимется крыша.

Красные мушки перед глазами так и скачут. Это звучит почти невероятно, но кажется, я слышу скрип собственных зубов. И фразу: «Абонент вне зоны действия сети».

Телефон Вагана вырублен.

Я пытаюсь дозвониться снова и снова, но результат один — нулевой.

До Вагана сейчас добраться не могу.

Но Снежана-то вот она, рядом.

Видимо, что-то в моем виде ее пугает, потому что она вся сжимается в комок, смотрит на меня огромными глазищами.

— Снежана, — рявкаю зло. — Почему я вижу это видео только сейчас? Ты можешь объяснить мне русским языком, какого хрена ты не показала мне его раньше?

— В смысле?! — она подскакивает с места, машет руками. — Я отправила тебе это видео в тот же день, когда ты заявился ко мне тем утром. И ты его просмотрел!

Я тоже вскакиваю с кровати, шиплю на нее:

— Я не видел его! Оно похоже, что я видел его, Снежана?

— Но видео значилось просмотренным! — стоит она на своем. — Ты даже ответил мне на это сообщение.

— Что же я ответил? — нервно дышу.

— Что я его сфальсифицировала, наложила звук на картинку. Но я ничего не фальсифицировала.

— Я, по-твоему, дебил тебе такое отвечать? — продолжаю на нее кричать. — Любой дуре будет понятно, что это не я писал! Ни про какую фальсификацию…

— Кто писал, если не ты? — она упирает руки в боки.

А я воскрешаю в памяти тот злосчастный день.

— У меня случился отек Квинке, — говорю, вспоминая. — Меня вырубило на много часов, я в тот день в больницу попал. Телефон был у Вагана, он мог…

Когда произношу последнее, отчетливо понимаю — так оно все и было. У Вагана были все поводы удалить видео.

Снежана смотрит на меня с обалдевшим видом. Видно, тоже понимает, что так и было, больше вопросов не задает.

Зато у меня к ней тысяча вопросов.

— Сядь, — требую с нажимом. — Хоть сейчас расскажи мне все как было! От начала и до конца. Все без утайки.

— Тебе не понравится, — качает она головой.

Кристально ясно это понимаю.

Даже от маленькой доли информации, что она выдала, у меня голова кругом и хочется убивать. Тем не менее я должен знать все.

— Сядь, расскажи. По-человечески прошу, я заслуживаю знать.

Некоторое время мы со Снежаной буравим друг друга взглядами.

Потом она кивает, шумно тянет носом. Садится на кровать. Ей неприятно, вижу. Но это не идет ни в какое сравнение с тем, что чувствую сейчас я.

Сажусь рядом с ней и впиваюсь взглядом в ее нервное лицо.

Во время ее рассказа у меня мир рушится на глазах. Хочу зажать уши и заорать во всю мощь легких, что это не может быть правдой, настолько дико звучит.

Но я сижу и молча слушаю.

Сжимаю кулаки до хруста.

Снежана говорит долго.

Мучительно долго, в деталях обрисовывает мне все, что случилось. Как Ваган позвонил ей в вечер, когда я был в командировке, как ей было стыдно перед ним за якобы пьяную сестру, которая на самом деле оказалась абсолютно трезвой пленницей его охранников. Как он уламывал Снежану шантажом согласиться на минет. Как он угрожал ей тем, что изнасилует ее сестру. Как давил ей на плечи, чтобы она встала на колени, как заставлял открыть рот. Как ей было мерзко.

Она ничего не забыла, ни одной детали. Как будто все эти годы только и делала, что прокручивала в голове то, что случилось. Ничего из этого не простила и не отпустила.

Она выкладывает мне все в отвратительных подробностях.

Теперь каждая из рассказанных ею деталей поджаривает мой мозг.

Вроде бы понятная ситуация, если принять тот факт, что мой брат — конченый мудак со съехавшей кукушкой. Как ни крути, а это ни хрена не сложно запугать шантажом девятнадцатилетнюю дурочку — так, чтобы она вякнуть не смела, тряслась, переживая о последствиях.

Но все-таки мне не ясно…

Это ведь была моя девятнадцатилетняя дурочка. Я ей в любви клялся, я ее защищать обещал. Я ей ноги целовать был готов. И целовал.

— Снежан, — прошу ее сдавленным голосом. — Одно мне объясни. Почему ты мне сразу не сказала? Зачем дожидалась помолвки? Ты ведь могла позвонить мне той же ночью, когда он с тобой это сделал. Просто взять, признаться. Так, мол, и так, твой брат меня изнасиловал… Но ты смолчала, появилась на помолвке как ни в чем не бывало. Почему?

Тут-то красноречие моей любимой заканчивается.

Она опускает взгляд, выглядит виноватой дальше некуда.

Тихо блеет:

— Надо было сказать… Струсила.

Я очень стараюсь держать себя в руках, но у меня не получается, поэтому следующий вопрос я почти выкрикиваю:

— В смысле струсила? Вот в смысле, Снежана?

В этот момент она поднимает на меня полный боли взгляд. Режет меня им по живому, по самому незащищенному.

Ее голос дрожит:

— Я очень потерять тебя боялась. Очень любила тебя тогда, очень замуж за тебя хотела… Думала, если ты узнаешь, что я, пусть и не по своей воле… В общем, что тебе будет потом противна сама мысль целовать меня, быть со мной. Мне самой от себя было противно и дико стыдно. А еще я боялась, ты не поверишь, что заставили. Бросишь. Поэтому решила молчать, а потом все вылезло на помолвке…

Неожиданно ловлю себя на мысли, что понятия не имею, как отреагировал бы. Психанул бы однозначно, а там… Скорей всего, отошел бы, пусть не сразу, открутил голову Вагану. Я ведь тоже безумно боялся ее потерять тогда. Дико этого не хотел и все равно потерял.

— Ну теперь мы никогда не узнаем, что бы я тогда сделал, верно? — спрашиваю с горькой усмешкой.

Снежана отшатывается от меня, закусывает губу.

Вижу, как сожалеет.

Вот только пяти лет жизни это нам