Шрифт:
Закладка:
— Поводите его. — Лаконично попросил я Познякова.
И тот, понимающе кивнув, взял подозреваемого за предплечье и, под удивлённым взглядами прокурорских, медленно потащил за собой.
Поскольку находились мы в самой большой комнате, так называемом «зале», что, как понимаю, было аналогом гостинной, и никаких признаков, что искомое спрятано именно здесь задержанный не подавал, то я, здраво рассудив, что делать в этой комнате нечего, повёл несильно упирающегося Агишева в спальню.
Меблированная широкой кроватью, тройным зеркалом и платяным шкафом, она была чуть меньше первого жилого помещения. Так что, пройдя с конвоируемым мной Павлом Петровичем до окна и обратно и словив несколько неприятных уколов, я с облегчением понял, что «это не здесь».
Почему, спросите вы? Да, просто было противно, копаться в личных вещах, одежде и, возможно, даже белье, убитой женщины. Мерзко как-то.
Далее мы вернулись в прихожую, потом я, поочерёдно отрыл двери в ванную и туалет. Но мой жестокий помощник всё время очень прозрачно намекал, что двигаемся мы «не в ту сторону». И, всё-таки, не теряя уверенности в благополучном исходе затеянной мной авантюры, я возлагал надежды на кухню.
Естественно! Ведь, среди множества разнообразной утвари можно легко пристроить, небольшой, в сущности, свёрток с награбленным.
Но — увы… И здесь ждал жестокий и обидный облом. Да ещё и прокурорские начали как-то странно посматривать в мою сторону. А девчуля даже слегка похихикивала, закрыв рот ладошкой и, то и дело, бросая на меня заинтересованно-презрительные взгляды. Как ей удавалось одновременно выразить два таких противоположных чувства, для меня осталось загадкой. Но, тем не менее, это «имело место быть».
В общем, весело и… немножко грустно. Оттого, что чёртов мучитель в моей голове ни в какую не желал успокаиваться и продолжал терзать, наказывая вспышками боли. (Прости меня Создатель, за упоминание имени Врага твоего).
«Да, что ж такое-то, а»? — Затравленно крутя головой, думал я. — «Вроде ж всё уже осмотрели»!
Да и старший представитель прокуратуры, подлил масла в огонь, подав недовольную реплику.
— Может, хватит? — Я ярко выраженной иронией, недвусмысленно переходящей в сарказм, холодно поинтересовался он. — Что это, скажите пожалуйста, за камлание? — Тут он приблизился вплотную и, уперев палец, с тщательно подстриженным ногтем мне в грудь, грозно рыкнул. — Вас именно так учили проводить обыск?
«Козёл, бля»! — Смачно выругался я.
Но, втихомолку и даже выражением лица не подавая вида, что чем-то недоволен. Хотя, по-сути или, по крайней мере, формально, он прав.
Выскочил какой-то малолетка, как чёртик из табакерки и, встряв в тщательно отлаженные оперативно-розыскное мероприятие, начал страдать хуйнёй.
То есть, простите, маяться дурью и отнимать время у серьёзных людей, которых, безо всякого сомнения, ждут более важные задачи.
Я уже почти было сдался но, так как головная боль не отпускала а, напротив, принялась терзать мою многострадальную голову с новой силой, в отчаянии взглянул на задержанного. А тот, видя невольную поддержку, оказанную слугой закона, уже вовсю улыбался, даже не пытаясь скрыть довольно-ехидного выражения на обнаглевшей морде.
«Вот же суки»! — Снова наградил нелестным эпитетом я. Причём на этот раз обоих. — «Да и эта ещё!.. Принцесса хуева! Чё ржёшь, кобыла крашеная»?
Тут в мой мозг кто-то а, вернее, та самая «интуиция», что позволила мне сделать парочку семимильных шагов по карьерной лестнице, словно впечатала в мой затупивший мозг картинку внешнего вида здания. С весело поблёскивавшими на весеннем солнышке окнами и ровными рядами, расположившихся со второго по пятый этаж, балконами.
«Мудак, блядь»! — Отругал я бестолкового себя. — «Полный и законченный мудак! Ты ж, Шерлок Холмс недоделанный, изначально был в большой комнате. И, выходит, находился в паре шагов от правильного решения»!
Словно в ответ на мои мысли, не произошло ничего. То есть, полностью исчезли неприятные ощущения и, уверовав в собственную «гениальность», я схватил Агишева за локоть и, очень даже невежливо, потеснив возбухавшего не по делу прокурорского, поволок подозреваемого к вожделеемому балкону.
О том, что будет, если облажаюсь и в этот раз, я старался не думать. Но, в тряпочку молчавшая «интуиция», ясно давала понять, что двигаюсь в верном направлении.
Так, в общем и целом, и оказалось. Едва мы приблизились, ведущей к лоджии застеклённой двери, Агишев стал упираться. Что — ну, по крайней мере лично мне, — доказывало что дело в шляпе.
Поочерёдно открыв четыре шпингалета, плотно закупоривавших обе двери, я вышел на свежий воздух, вытаскивая за собой Павла Петровича. И, по брошенному украдкой и мгновенно отведённому взгляду, понял, где именно надо искать.
Собственно, вариантов было не так уж и много. Так как покойная Людмила Силаньтевна, явно не принадлежала к многочисленной касте «барахольщиков». Она не хранила здесь старые лыжи, поломанные табуретки и прочий хлам, который так любят складировать на балконе наши сограждане, перед тем, как выбросить на помойку.
В общем, всё было «чинно и благородно». Выложенный продолговатой, в бело-коричневых тонах, кафельной плиткой пол. Резиновый коврик и несколько полок, на которых сиротливо стояло три цветочных горшка, наполненных землёй.
Видимо, с наступлением тёплых дней, Грибина высаживала в них какие-то летние, радующие взор и дарящие приятные запахи, растения.
Краем глаза следя за реакцией Агишева, я поочерёдно дотронулся до каждого и, даже без помощи своего, довольно молчащего мучителя, понял, где надо искать. Но, едва протянул руку, как тишину разорвал возмущённый голос товарища из прокуратуры.
— Понятые! Пройдите сюда, пожалуйста!
Двое граждан, по виду весьма пенсионного возраста, робко протиснулись в узкую дверь и с тревогой уставились на меня. Ну, и на горшки соответственно.
— Вы находитесь при выполнении процессуального действия, позволяющего изобличить преступника… — Суконным тоном завёл бодягу этот зануда.
Но, понимая, что закон — он и в далёкой и жаркой Африке тоже закон, я молчал в тряпочку, не мешая старшему товарищу отрабатывать свой хлеб.
Наконец, «бла-бла-бла» закончилось и, воодушевившийся прокурорский, нагло оттолкнув меня от глиняной кадки, просто вывернул содержимое на пол. И, как я а, вернее, мы с моей «интуицией» и предполагали, в куче неопрятно рассыпавшейся земли, обнаружил искомое.
— Ну что, гражданин Агишев? — Разогнувшись, но, пока что не трогая целлофановый пакет, победно поинтересовался сотрудник прокуратуры. — Так и будем запираться?
— А я здесь при чём? — Уже успевший прийти в себя Павел Петрович, с независимым видом отвернулся в сторону. — Ну, нашли вы в ёмкости с чернозёмом непонятный свёрток. А какое, скажите на милость, это имеет отношение ко мне?
— Умный, значит? — Недобро прищурился дознаватель. И, обрисовывая ближайшую перспективу почти уличённого убийцы, пообещал. — Ну, ничего. Посидишь-подумаешь, тогда и поймёшь, что со следствие сотрудничать лучше в любом случае.
Анатолий Викеньтьевич, тем временем, раздобыл какую-то газету и, дабы не уничтожить возможные отпечатки пальцев, аккуратно завернул находку в неё.
— Похоже, всё? — Как то устало и совершенно безынициативно поинтересовался он в пространство.
— Да, товарищ Позняков. — Ни минуты не медля, согласился сотрудник прокуратуры. — Дело мы у вас забираем так что, можете быть свободны. — Он довольно потёр ладошки и, припечатал. — Протоколы первичного допроса, а так же улики и фотографии с места происшествия, передадите нашему коллеге. Думаю, он прибудет в ГУВэДэ в течении пары часов.
«Чё за дела, бля»? — Почти выкрикнул я. — «Что значит, "забираем»?
Но, по потухшему взгляду майора, а так же увидев недобро сверкавшего глазами и чуть ли не скрипевшего зубами Василия, понял, что спорить, по крайней мере, в данном конкретном случае, бесполезно.
Глава 27
— Козлы бля! Суки ёбанные! — Весьма эмоционально выразил своё отношение ко всему происходящему Василий, когда мы уселись в машину. — Пидоры недоделанные!
— Не то слово, Вася… Не то слово… — Вяло и безъэмоционально согласился с младшим товарищем Позняков. И, с тоской посмотрев на бардачёк, почесал щёку. — Послать бы всё, да и накатить немножко.
— Да-а, неплохо бы. — Причмокивая, поддержал коллегу слегка оживившийся Василий. И тут же, душа голубую мечту в зародыше, печально вздохнул. — Но низзя-а.
И в этом его «низзя-а» была такая вселенская скорбь, что я чуть не прослезился. И, хотя пока что был далёко от всех подковёрных игр и местных периптелий, тоже почувствовал себя обманутым.
Дело-то, по-сути, раскрыла наша следственная
