«Для чтения 5 минут! Командиру и экипажу самолёта. Уважаемые лётчики! Прошу Вас направить самолёт в Швецию, аэродром Стокгольм. Правильное понимание моей просьбы сохранит Вашу жизнь и мою, а за это будут отвечать те, кто своими злодеяниями вынудил меня пойти на этот поступок. После благополучной посадки, я возможно возвращусь на Родину, но только после личной беседы с представителями высшей власти СССР. В руках у меня вы видите оружие. Этот снаряд содержит в себе 2 кг 100 гр. взрывчатки, применяемой в шахтах, что значит этот заряд в действии, разъяснять вам не надо. Поэтому не обходите мою просьбу провокацией. Помните, что любой риск будет кончаться крушением самолёта. В этом твёрдо убедите себя сами, ибо у меня все изучено, рассчитано и учтено. Снаряд устроен так, что при любом положении и провокации будет взорван без предупреждения…» [3]

Значит, я прав. Стальной цилиндр — самодельная бомба. А человек этот и впрямь психически болен. По стилю письма видно, можно и на ауру не смотреть. Вот интересно, что бы случилось, не обрати я на него внимания? Взорвал бы он бомбу или нет?

Я представил себе последствия от взорванной на борту самолёта бомбы на высоте в несколько километров.

Нет, даже думать неохота.

Бомбу мы даже трогать не стали, хотя Антон, который в армии был сапёром, сказал, что мог бы её обезвредить. Но — нет, лучше не рисковать.

Точно также решили и на земле, когда командир доложил по радио о случившемся. Самолёт к этому времени преодолел меньше трети пути до Москвы.

Лететь с бомбой на борту пятнадцать-двадцать минут или сорок пять-пятьдесят? Решение неоспоримо — первый вариант. Поэтому, следуя приказу с земли, командир развернул воздушное судно, и мы полетели обратно. Пассажирам сообщили, что состояние здоровья больного вызывает серьёзные опасения и поэтому мы возвращаемся в Ленинград. Беспокоиться не о чем, всех отправят в Москву ближайшим рейсом, просьба не волноваться. Меня порадовала реакция пассажиров. Никто не возмутился и не устроил скандала по этому поводу. Наоборот. Беспокойство высказали всего несколько человек, но оно было связано исключительно с состоянием «больного» — люди спрашивали, чем они могут помочь, а одна бабушка, летевшая в Москву с внучкой лет семи, даже предложила воспользоваться внушительным набором лекарств, имевшимся в её сумочке. Советские люди, что сказать. В этом они напоминали мне гарадцев — в первую очередь думали о других и о стране, а уж потом о себе. Не все, конечно, были такими. Но — большинство. И это внушало большие надежды на будущее.

В аэропорту нас ждали. Милиция, сапёры, уже почти родная Контора, врачи «скорой помощи». Мои документы и само наличие охраны, тоже с соответствующими документами, мгновенно решило все вопросы, и надолго нас не задержали. Мы дали подробные показания, наскоро перекусили в буфете и ближайшим рейсом под номером 2422 отбыли в Москву.

На этот раз полёт прошёл без приключений. Наш верный «Ту» коснулся колёсами взлётно-посадочной полосы в московском аэропорту Быково ровно в девятнадцать часов сорок две минуты по московскому времени — всего на четыре минуты позже, чем было заявлено в расписании.

Всё-таки хорошо, когда тебя встречают на машине и не нужно озадачиваться общественным транспортом или такси. Казалось бы, и привык я уже к своей служебной «волге» и Василию Ивановичу в качестве персонального водителя, но всякий раз приятно.

Борис с Антоном уселись в машину сопровождения, и мы поехали.

— Домой? — спросил Василий Иванович.

— Ага, — ответил я. — На сегодня, думаю, мои непростые дела закончены.

— Слышал, проблемы были в воздухе? — спросил Василий Иванович.

— Слухами кремлёвская земля полнится? — поинтересовался я в ответ.

— Аж дым идёт, — сказал Василий Иванович.

— Да, возникло кое-что непредвиденное, — подтвердил я. — Пришлось вмешаться и урегулировать.

— Непредвиденное осталось в живых? — едва заметно улыбнулся Василий Иванович.

— Живой-живой, слава богу. Больной человек, его лечить надо.

— Теперь упрячут.

— Надеюсь.

Однако поболтать нам не дали. Сначала позвонили Петров с Бошировым. То есть, звонил непосредственно товарищ майор Петров Александр Николаевич, но товарищ капитан Боширов Тимур Русланович был рядом и время от времени подавал реплики, которые я отлично слышал.

Друзья и кураторы поздравили меня с благополучным прибытием и потребовали завтра же прибыть на площадь Дзержинского.

— Зачем? — спросил я.

— Тебе разве не хочется нас увидеть после долгой разлуки? — спросил Петров. — Тимур, ты слышал? Он, оказывается, ни капли не соскучился.

— Я разочарован, — услышал я голос Боширова.

— Товарищ майор, кончайте трепаться, — сказал я. — Это правительственная линия, между прочим.

— Хорошо, хорошо. Серёжа, всё просто, на так часто у нас происходят попытки угона самолётов, поэтому нужны твои подробнейшие показания. Дабы впредь. Осознал?

— Осознал. Будут вам показания.

— Вот и замечательно. Завтра ждём к десяти утра.

Окей, — сказал я. — До скорых и радостных встреч.

Положил трубку, и телефон немедленно зазвонил снова.

— Ермолов на проводе!

— Серёжа, это Цуканов, — услышал я знакомый голос помощника Брежнева. — Вы где сейчас?

— Подъезжаем к МКАДу.

— Хорошо. Скажи своему водителю, пусть едет на дачу Леонида Ильича. Он тебя ждёт.

— Что-то случилось?

— Серёжа, ты же знаешь, я не отвечаю на такие вопросы. Всё в порядке. Просто Леонид Ильич тебя там ждёт. Он уже знает, что ты прилетел.

— Хорошо, буду. До свидания Георгий Эммануилович.

— До свидания.

— Слышал? — спросил я Василия Ивановича, положив трубку.

— Да, — ответил он. — Едем в Заречье.

— Правильно, — сказал я и снова снял трубку — нужно было позвонить маме, сообщить, что я прилетел, но, как всегда, задерживаюсь.

[1] «Бременские музыканты», вышел на экраны в 1969 году.

[2] Реальный террорист, погибший при взрыве бомбы на борту самолёта Ту-104, следовавшего рейсом Ленинград-Москва