Вик следил за мной. Я так понимаю, что поджидал у дома. Однажды я его засекла, и Вик отговорился тем, что был в моем районе по делам и собирался мне позвонить. В другие моменты я ощущала его энергию. Быстро поворачивалась на улице, ожидая, что увижу его. Все дольше и дольше не отвечала на сообщения. Как-то раз Вик написал мне, а потом, когда я не отвечала целый час, позвонил. Я запихала телефон в сумку и бесцельно бродила по улицам. Наконец, написала ответ: Звонить после СМС необязательно. Это навязчиво. Я отвечу, когда увижу сообщение. Что вообще происходит? А Вик написал: Я звонил, потому что увидел тебя. Увидел тебя на улице. Я ему: Почему же не окликнул? Но мне стало страшно. Улицы Манхэттена – голое место, все как на ладони. Если там есть кто-то, кого ты хочешь увидеть, этот человек светится, он сияет. Я знаю, что ты не хочешь, чтобы тебя видели со мной в определенные моменты, в определенных местах. Я проявляю уважение к твоим границам. Господи, как я себя ненавидела! За то что позволяла таким людям, как Вик, воображать, что они владеют частью меня.

– Джоан, боже мой! Все хуже и хуже.

– В тот конкретный вечер я надела очень красивое зеленое шерстяное платье с длинным рукавом, такое «супружеское», можно сказать. Я чувствовала, что осознаю все. Когда я увидела за столиком Бескрайнее Небо, я была счастлива, но при этом в полной готовности. В конце концов, в тот раз я чувствовала себя сильной. Биг-Скай сказал мне, что я выгляжу чудесно. Я видела это в его глазах. В нем был этакий страх, который появляется, когда мужчина долго с тобой не виделся и опасается, что ты сорвалась с крючка и снова подсечь не удастся. Вот какой у Бескрайнего Неба был взгляд, и я его смаковала. Мы заказали жареные цветы цуккини и бутылку дорогого вина. Биг-Скай отрастил волосы, и мне понравилось, но я ему ничего не сказала. Я была умненькой и сдержанной. Он туманно заговорил о каких-то проблемах в своем браке. К тому времени как подали закуски, мне казалось, что этот мужчина испытывает ко мне все те чувства, которых я от него всегда хотела. Боже, я была такая счастливая! А потом вошел Вик. Я видела, как он вошел, я видела его все время и поняла, что ничегошеньки-то не видела. Я говорила тебе, Вик терпеть не мог, что я лгала ему, и однажды он сказал, что это самое худшее во мне. И вот я здесь, с мужчиной, чье существование в моей жизни почти убило Вика. А он-то думал, что все, история закончена, и, наверное, полагал, что у нас с ним еще есть шанс. Что однажды я начну стареть, а Вик будет тут как тут. Иногда и я тоже так думала – думала, что когда-нибудь стану слишком усталой, слишком морщинистой. Женщина вроде меня не может существовать после определенного возраста. И Вик, должно быть, грезил о том дне. Он купил бы нам кондо в Саюлите с белым искусственным мрамором и маленьким джакузи на балконе и дарил бы мне бикини с высоким вырезом, и мы ели бы бананы и просто доживали свой век. Но, я думаю, когда Вик увидел меня там с Бескрайним Небом, увидел меня в чудесном платье, более красивую, чем я когда-либо была с ним, наверное, это стало квинтэссенцией всех горьких обид, какие он за все время от меня вытерпел. Я видела, как лицо Вика расплавилось изнутри.

И он выхватил пистолет. Я почти не была потрясена, увидев оружие, потому что я это чувствовала, я чувствовала это годами. Я не стала зажмуриваться. Я ощущала, что мне в любом случае следует умереть, что это было бы оправданно. Подумала о приближающейся неминуемой свободе. Женщина за другим столиком взвизгнула, и Бескрайнее Небо обернулся посмотреть, что там, у него за спиной. Но тут что-то снова изменилось в глазах Вика, и я подумала, что он наставит пушку на Биг-Ская, и в этот момент почувствовала, что мне плевать на все, на всех. Подумала, насколько естественно было бы для моей жизни свернуть на этот маршрут в первый же вечер, когда я была счастлива. Вопли вокруг нас слышались приглушенно. Все застыли на месте, официанты – на каждой руке по два блюда пасты. А потом Вик развернул пистолет к себе и выстрелил, и его лицо разлетелось вдребезги о стену за его спиной.

– О, Иисусе Христе!

– Вот почему я уехала из Нью-Йорка, – договорила я.

Я хотела сказать Элис, что уехала ради того, чтобы увидеть ее. Я хотела знать то, что могла сообщить мне только она. Но чего я не ожидала, так это что, рассказывая Элис о своей жизни, буду вынуждена посмотреть на себя, на то, как я жаждала любви мужчин, которые ни за что не стали бы меня любить. На то, как я не могла терпеть женщин, которые нуждались во мне. На то, как я кого-то уничтожала, позволяя кому-то другому уничтожать меня. Мне было тошно от себя самой, и в то же время я ощущала, что с меня сняли тяжкое бремя. Я думала, что была честна с собой. Но я не была. Я рассказывала себе истории о призраках всю свою жизнь.

Элис поднялась и обняла меня. Весь день мы с ней разыгрывали маленькие сценки, которые полагается разыгрывать бывшим одноклассницам, встречающимся после окончания школы. Крайняя вежливость жеста. Сосредоточенность на том, чтобы одновременно быть и женщиной, и ее противоположностью. Вот и в этом объятии было то же самое. Мы пытались лучиться добротой, не слишком слепя глаза. Мне хотелось, чтобы Элис никогда меня не отпускала.

– Это еще не все, – сказала я.

Элис отпустила меня и снова села. Я рассказала ей о жене Вика, Мэри, и об их дочери Элинор, которая, по всей видимости, отправилась меня искать. Показала сообщения, в том числе самое последнее, безумно длинное, сплошь заглавными буквами.

– Нет, Джоан! – сказала Элис тоном, в котором мне послышался неподдельный гнев. – Нет, – повторила она. – Это уже слишком.

Я рассмеялась, пытаясь как-то смягчить абсурдность ситуации:

– Вик даже из могилы меня достает.

– И что, эта чокнутая девчонка думает, что убьет тебя? Это безумие!

– Может быть, она не так уж и неправа.

– О нет. Конечно, неправа. Ее отец – кровосос… в смысле был кровососом… вот и все. Дочери Вика нужно вынести из этого урок и жить дальше.

– Не знаю. Может,